видит. Перед ним открыто будущее всей системы. И мыслит он одним расчетом. И делает он только
то, что должен. Он смотрит одинаково холодными глазами и на крепости, и на руины, и на живых,
и на мертвых…
22
– Командир…
– Молчи. Скоро все рухнет. Он знает об этом. И его “защитники” – знают. С каждым днем их
расчеты точнее. Скоро учтенные ими версии подойдут к четкому обозначению неизбежного
крушения системы. У них будет подтверждение отсутствию будущего – больше им ничего не
нужно. Их задачи будут завершены, их действия – прекращены. И что ему, что его технике будут
безразличны сроки той решающей угрозы полного крушения системы. Он спишет то время,
которое способно обрести значение только для нас, – не для него и его машин. Никто не знает, что
он решит, но каждый знает, что он не переступит через расчеты. Он примет решение как высший
офицер, но это будет решением высшей технической единицы. Поймите, вы оба, еще есть время,
есть открытые пути. Но скоро не будет ни того, ни другого.
– Командир…
– Герфрид, молчи. Что бы ни было – системе долго не простоять. Штрауб погребет нас – если
не под обрушенным врагом щитом, то под руинами крепостных стен, разрушенных войной и
временем. Офицеры высших рангов – хоть и считают, что время еще есть, – видят у системы
короткое будущее. А “белый генерал” не видит почти ничего. Он окончит расчет, и ничто больше
не помешает ему ясно увидеть впереди – Ничто. Он разожмет руку, которой держит и систему, и
эту войну. И никто не узнает точного времени – никто. Мы все идем по лезвиям его ножей…
Поймите ж, он не помнит, что кроме системы, есть еще и мы. Но мы должны помнить об этом.
– Командир.
– Угрозы близки. И если мы пройдем одну – будут другие. Мы и теперь стоим у черты. Нам не
уничтожить Ивартэн, не уничтожив нашу планету, не подойти к его Центральному штабу, не
разорвав наше пространство и время. Расчет почти завершен, но прямой переход еще не открыт.
Открыть переход – расчистить отрезок пути до Пустоты, убрать с пути пространство и время.
Открыть его – отсоединить их от одного соединения и подсоединить к – другому, отключить их
части и подключить обратно. Стабилизационное поле точно стыкует обе пространственные и
временные точки, проводя через одиннадцатое измерение – через Пустоту. Но оно должно быть
подключено четко по схеме. Это просто сделать, имея необходимые расчеты действий. Расчетное
действие ничем не уступит реальному. Офицеры считают, что расчетное пространство и время –
что-то подобное другой форме обычной реальности. И общий расчет есть. Но есть еще и
погрешности, которые должны быть учтены. Переход – мощное вторжение в космические
структуры. Здесь и слабое отклонение от цели, от пути к цели, крайне опасно и разрушительно –
здесь недочеты недопустимы. Снегов не откроет этот переход, если не получит над ним полный
контроль. Его офицеры должны будут провести еще не одну проверку, не один прогон не по одному
полигону этой реальности. Испытание займет больше времени, чем мы имеем.
– Командир!
– “Белый генерал” берет в точный расчет тонкие процессы. Он не пресечет экспериментальную
фазу до поры четких решений. Он не поставит систему под досрочную угрозу разрушений и не
устранит этим угрозу дальнейшую. Он сочтет этот риск не нужным. У нас нет того будущего,
которое он не сможет списать к нулю. Он даст нам столько времени, сколько даст его расчет. И он
не допустит ошибки – он знает будущее. Но к этой одной точке, которую учтет он, ведет много
путей, по которым еще сможем пройти мы. Он перекроет их. Перекроет дороги и вычеркнет сроки
их прохождения. Ему осталось только получить подтверждение – объединить данные при полном
их стыке. Офицеры знают об этом. Но “белому генералу” нет смены. Ему не будет смены до
последнего дня войны. Он – опасен. Его расчет подходит к концу, и это расчет машины, смотрящей
холодно и далеко. Ровный, как снег, и твердый, как лед, – он не живой и не мертвый.
– Командир!!!
– Чжан Лун будет уничтожен им. Снегом будет закрыт и мертвый “дракон”, и Хантэрхайм.
После этого и Совет, и Центр станут одной видимостью контроля – той, которую он видеть не
будет. Он – не человек.
У него что, совсем крышу сорвало?! Я сжал кулаки и… Я бы ударил его… Я бы ему челюсть
вышиб… И плевать мне, что он… Но Стикк… Он понял мои мысли. Он было занес руку, но – хоть
и волевым усилием – удар пресек и остался прямо стоять, сложив за спиной руки.
23
– Ты будешь жалеть об этом, Герфрид.
– Никак нет, командир.
– Будешь. И Владислав – будет. Оба вы еще не знаете, что это – Хантэрхайм. Он студит и
прессует в лед пролитую на его снег кровь. И под его сияющей белизной толщи багровых льдов…
Хантэрхайм никого не пощадит! Он никого не отпустит! С его ледников не уйти никому!
Хантэрхайм скует льдом, Штрауб – щитом…
Стикк резко прижал затянутой перчаткой рукой сведенный судорогой нерв, жестоко
покрививший его челюсть… Развернулся и пошел к двери – не обернувшись, остановился в пустом
дверном проеме…
– Я не хочу видеть никчемные трупы хороших бойцов. Думайте сейчас – и быстрее. Потом
будет поздно.
Мрак стер его силуэт, а тишина заглушила его ровный шаг… Но шаги его еще стучат у меня в
висках… Адреналин еще бьет мои мускулы дрожью от его… Лесовский резко одернул меня…
Отошел к столу, упер сосредоточенный взгляд в окованное железом обгоревшее лицо нашего
погибшего командира…
– Черт… Герф, это что вообще было?
– Я думал, ты что-то понял…
– Может, еще пойму… Но ты… Герф, ты просто… Ты тупой.
– Я не мог иначе! Пусть теперь хоть сгноит! Это никому не дозволенно!
– Ты тупой… А Стикк – нет. Хоть он и сволочь, каких черт не видел… Он что-то знает… И про
эту штуку, и про… Еще что-то про Хантэрхайм…
– Конечно, он на севере долго служил – воевал и в Хантэрхайме.
– Он воевал в Альвэнхайме… С Ульвэром… А потом… Мы потеряли Альвэнхайм, и Ульвэр
был призван Штраубом…
– Но Стикк северных территорий не покинул. Ульвэр его позже чуть ни силой у карателей DIS
вырвал…
– Каратели…
