Димитрии стало до невозможности жарко, хотя осень только перешла в ту пору, когда холодный ветер обжигал кожу. Ей казалось, что, если она закроет глаза, чтобы никогда их не открыть, то все проблемы исчезнут сами собой. Слишком много свалилось на нее всего за одно утро.
Позади послышались звуки выстрелов. Автоматная очередь сливалась в одну монотонную трель. Временами доносились короткие предсмертные крики беженцев, но вскоре и они исчезали. Эти звуки напомнили Димитрии о войне: бесконечная череда взрывов, криков, запах крови, пота и грязи. Аромат подступающей смерти.
Когда Димитрия была еще совсем ребенком — ей было пять, может, чуть меньше — она помнила отряды повстанцев, длинные очереди народных сопротивлений и короткие призывы матери не смотреть в окно. А маленькая Димка все равно смотрела и представляла, как солдаты сажают ее на свои широкие плечи и идут так вместе с ней до самой центральной площади. Тогда война представлялась для нее чем-то загадочным, но тогда это была война людей против людей. И тогда люди все еще были людьми.
Теперь ситуация изменилась. После жары тридцать первого года всех точно муха укусила. Аномальная погода, вызванная небывалой солнечной активностью, породила целый букет неизвестных науке инфекций, почти полностью поразивших южные территории Африки. Европу, к счастью, ненастья обошли относительно стороной, но никто и подумать не мог, что это было только начало по сравнению с тем, что грозило человечеству через несколько лет.
Маленькая Димка любила солнце. Она могла часами проводить время на хлипкой лавочке перед домом и, прикрывая глаза ладошкой, изучала загадочное светило, переливающееся красными пятнами, пока мама не звала ее обедать. Но с тех пор, как плазменные киборги, принадлежавшие Посланцам, сплошь облепили Землю, забрав себе привилегию контролировать погоду, Димитрия солнца почти не видела. Планета начала медленно сгнивать в тени нависших облаков. Слякоть и сырость стали неотъемлемыми атрибутами Земли, и никто уже не задумывался о проблеме глобального потепления. Как же — Америки-то уже и в природе не было — заниматься подобными глупостями стало некому.
Взрослая Димитрия солнца не любила. Она жмурилась от любых проблесков света, кожа ее со временем побледнела, а глаза потускнели от тьмы, в которой она жила. Постепенно Димитрия волей-неволей привыкла к темноте — Посланцы не оставили людям ни капли цивилизации: ни электричества, ни водопровода. Жизнь на Земле застыла словно желе, оставив вместо городов пустые оболочки, обманчивые панорамы с гнилой начинкой.
За пределами Земли теперь про эту планету говорили только одно: "Гиблое место", — и сочувственно качали головой. Им было жаль и землян, и того, что у них вышла такая глупая смерть, но никто не мог ничего сделать. В соседних галактиках эта новость не сходила с передних полос газет несколько дней, а затем все затихло, и про Землю как-то и забыли.
Они были предоставлены сами себе. Даже такие как Дарко — видимость того, что они находились под патронажем Посланцев, была иллюзорной.
Дарко как можно крепче стиснул зубы, чтобы не позволить себе вернуться к капитану и помочь ему уничтожать ненавистных беженцев. Но на руках у него была ноша, которую он просто не мог оставить. Внутри него боролись два долга, но лишь одного взгляда на прикрывшую в томлении глаза Димитрию было достаточно, чтобы принять верное решение.
Около корабля все еще толпились практически все члены команды. Кто-то кричал, раздавая команды, и выразительно жестикулировал — кто-то упорно пытался помочь крылатой махине сдвинуться с места. В бесконечной какофонии мало кто, наверное, заметил исчезновение капитана Лексы и вторжение в город целой группы беженцев, настроенных отнюдь не миролюбиво.
Под косые взгляды товарищей Дарко взошел на корабль и устремился в дальний отсек — туда, где обычно лежали раненные или те, кому просто был нужен покой. Сейчас там никого не было, и мужчина беспрепятственно вошел в лазарет и опустил тело Димитрии на одну из кроватей. Девушка легонько дернулась и тут же свернулась в позе эмбриона, поджав под себя ноги. Она была все еще напугана и вряд ли даже понимала, где находится.
Дарко накрыл ее синтетическим черным пледом — одним из тех, которые Посланцы выслали им вместе с формой. И там, и там ткань была абсолютно идентичной — плотной и резиновой на ощупь. Но, по-видимому, на Венере других технологий не знали, а эта ткань обладала всеми универсальными свойствами: она согревала, не промокала и практически не рвалась.
Глаза Димитрии закрылись сами собой, но она не спала, а, скорее, дремала. Это был единственный способ остаться наедине с самой собой. Сначала она думала, что просто спит. Да, это был всего лишь сон. Обычный ночной кошмар. Ей снились таких тысячи до сегодняшнего дня. Но все было слишком реально, чтобы казаться вымышленным, и, как ни была правда тяжела для нее, она должна была ее принять. Все было слишком по-настоящему: дрожащие руки, капельки пота, скатывающиеся по шее крохотными градинками… Димитрия давно не чувствовала себя настолько живой; страдания пробудили в ней что-то, что давно уже спало мертвым сном. И она словно очутилась в Сараево три года назад: стрельба на улицах города тогда была не в диковинку, а, скорее, наоборот, вполне обычным действом.
Но что изменилось теперь? Что изменилось в самой Димитрии, что перемены порождали в ней такой необъяснимый, не подвластный ей страх?
— Мама… — коротким дыханием слетело с ее уст. — Мама, почему ты оставила меня?..
Дарко сделал вид, что не слышал полубессознательных бредней девушки. Он подошел к маленькому столику, на котором лежало все самое необходимое: кое-какие лекарства и графин, полный прозрачной воды. Мужчина налил полстакана и приподнял дрожащую голову Димитрии, чтобы заставить ее сделать глоток. Затем еще и еще. Димитрия пила жадно и много, как будто в последние дни и вовсе находилась в пустыне.
Глаза девушки закатились к потолку, и видны были только заплывшие белки глаз. Дарко понял, что три года одиночества сказались на ней не самым лучшим образом. Нет, она не казалась ему сумасшедшей, но все же заточение оставило на ней глубокий отпечаток, шрам на ее светлой детской душе.
Дарко чувствовал холод, исходящий от кожи девушки, несмотря на то, что ее явно трясло и она была в лихорадке. Он разминал ее плечи, руки, шею… пытался согреть и оживить ее, но, похоже, здесь он был уже бессилен.
