Теперь было уже ничего не изменить, поэтому, коротко вздохнув, Дарко шагнул в открытую дверь квартиры на пятом этаже.
Спина беженца в серых лохмотьях едва скрылась в дверном проеме, и преследователя и его жертву теперь разделяло расстояние всего в несколько шагов. Дарко действовал быстро, пустив в спину беженцу сразу несколько пуль. Какое-то мгновение дряблое тело еще качалось из стороны в сторону, словно беженец внезапно получил кирпичом по голове, а после четвертой пули, пущенной в голову, беженец, наконец, повалился навзничь, тут же испустив дух.
Теперь Дарко видел испуганную девушку, забившуюся в угол широкого подоконника и прижавшую от страха колени к самому подбородку, будто так она становилась меньше и была менее заметна. В ее глазах читался нескрываемый ужас. Димитрия смотрела на своего спасителя, не в силах отвести взгляд.
— С-сзади, — только и смогла вымолвить она, но Дарко не сразу понял, что девушка имеет в виду.
И только хриплое рваное дыхание позади него прояснило ситуацию. Конечно, этот экземпляр пришел не один — как он мог в этом сомневаться. Оставшиеся три пули на этот раз моментально вонзились прямо в цель — в самое сердце того, кто когда-то был человеком.
Густо заросший спутанной растительностью беженец моментально рухнул на пол, из раны в груди у него сочилась бурая кровь.
Тяжело дыша, Дарко повернулся к девушке. Он все меньше и меньше понимал, как такому хрупкому созданию удалось одной продержаться в городе так долго. Единственное, в чем он давал себе отчет, это в том, что он чувствовал острую необходимость защищать ее.
Впервые за три года мужчина смог отвлечься на что-то, отдаться какому-то делу с головой. И не имело значения, что это "дело" было живое, оно дышало и даже двигалось, а еще у него даже было имя — Димитрия. Большое имя для маленькой девочки.
Внешне она не была похожа на его Эву, но только внешне. Тугая коса пепельно-русых волос спускалась до самых бедер; большие глаза и бледная фарфоровая кожа делали Димитрию больше похожей на маленького запуганного зверька. Эва же была гордой волчицей, с темными, почти черными волосами и огненным взглядом. Но вместе с тем было в них что-то общее, что объединяло этих двух, на первый взгляд совершенно не похожих девушек.
В глазах Димитрии читалась невысказанная благодарность.
А в его: "Да не за что — это моя работа".
Девушка перевела взгляд на два неподвижных тела, лежащих на полу, с таким видом, будто сейчас они вновь оживут. Учитывая то, что с каждым годом иммунитет беженцев становился все более устойчивым, такая вероятность, конечно, была, но, шанс, если и был, то одна доля из сотни.
Окованной железом сапогом Дарко без единой эмоции перевернул на спину первого беженца, который при ближайшем рассмотрении оказался девушкой приблизительно одного с Димитрией возраста. Может, чуть старше. Мужчина в любой момент был готов пустить ей в лоб еще одну пулю, но опасения были напрасны: беженка была мертва. Ее невыразительная грудь в нескольких местах напоминала решето, из ран сочилась кровь вперемешку с гноем. Она была уже едва ли похожа на человека: грязь так плотно въелась в кожу, что плоть местами приобрела неестесственно серый оттенок; два желтых клыка вывались через приоткрытые потрескавшиеся губы; один глаз заплыл — наверное, после какой-нибудь драки за добычу. В общем, зрелище было малоприятным, так что Дарко ногой вернул тело в первоначальное положение. Ему не хотелось, чтобы Димитрия на это смотрела, а сам он видел подобные картины уже десятки раз.
Отвращение к трупам проходит очень быстро — совсем как у врачей. А вот по виду напуганной девушки нельзя было сказать, что она каждый день сталкивалась с мертвыми беженцами. Все ее тело трясло в мощнейших судорогах, а на щеках застыли невольные слезы.
Так получилось, что он оказался рядом на этот раз, уговаривал он себя. В следующий раз такого уже может не произойти. Он не сможет быть рядом с ней двадцать четыре часа — его корабль вообще вот-вот взлетит, и ему придется покинуть Сараево.
Осознание того, что он будет вынужден оставить Димитрию одну, приводило Дарко в такой же ужас, какой девушка испытывала при виде обозленных на нее беженцев.
— Не зли их больше. — Мужчина попытался перевести все в шутку и даже криво улыбнулся, но он знал, что Димитрия была все еще в шоке и вряд ли реагировала на его слова. Дарко сплюнул на пол кровь — оказывается, он прикусил щеку от напряжения, и теперь чувствовал во рту солоноватый металлический привкус.
— Не буду, — честно ответила Димитрия, но ее пустующий взгляд все еще говорил о том, что девушка до сих пор не пришла в себя.
— Ну и чем ты им насолила? — не переставал Дарко. Он знал, что в таких случаях, лучше всего отвлекать человека, убеждать его, что он не один. Тактильные прикосновения, вспомнил он и немного резковато подошел к зажавшейся девушке. Слишком поздно мужчина понял, что только испугал ее еще больше.
Она совсем еще ребенок, подумал Дарко. А он так давно не видел детей.
Может, Димитрия и сказала, что ей было восемнадцать, но она совсем не выглядела на них. Вечный подросток. Ранимый, беззащитный. Она нуждалась в его защите, опеке, помощи.
— Я… я не знаю. — Голос Димитрии дрогнул, и Дарко на какое-то мгновение показалось, что она вот-вот расплачется, но, к его счастью, девушка сдержалась. Он всегда боялся плачущих девушек, наверное, даже больше, чем взбешенного отряда беженцев.
Девушка закрыла лицо ладонями, и Дарко снова напомнил себе — физический контакт.
Он аккуратно прикоснулся к ее запястью и едва ощутимо провел по нему кончиками пальцев. Димитрия не отпрянула и не вздрогнула — это был уже хороший знак.
— Они… никогда… прежде… не заходили так… далеко… — прошептала девушка и только затем отняла ладони от лица.
Мужчина больше не рискнул прикасаться к ней: магия рассеялась — она бы уже не позволила ему зайти так далеко. Хотя Дарко чувствовал, что Димитрия доверяла ему. Она привела его в свое самое любимое место, рассказала о себе и о своей семье. Не так много, как ему хотелось бы услышать, но все же.
Ее маленькие ручки немного трясло — то же происходило и с нижней губой. Димитрия больше не отваживалась посмотреть в сторону сгрудившихся у входа в комнату тел.
Я могла бы стать такой же, билось у нее в голове. Это была единственная мысль, на которой она могла сейчас сконцентрироваться. Я могла бы стать такой же.
