И они работали. То, что хичи делали, она делали навсегда.
Полу потребовались три полных страха, жажды и затруднений дня, чтобы заставить их действовать. Он часто останавливался, пробирался в золотые коридоры или на корабль за пищей и водой, всегда ожидая, что грохот работающих машин привлечет к нему внимание Древних, прежде чем он будет готов. Но ничего подобного. Он научился нажимать рычаг, отчего вспыхивали многочисленные огни, поворачивать тугие узловатые колеса, заставляя машину двигаться вперед и назад, наступать на плиту, чтобы перед машиной появилось голубоватое сияние, смягчающее даже металл хичи. И все это сопровождалось шумом. Пол боялся, что повредит что-нибудь в самом Небе хичи, если не вызовет внимание Древних, когда она начал двигать машину к избранному им месту, она катилась на роликах почти беззвучно. Он остановил ее и задумался.
Он знал, куда ходят Древние и когда.
У него есть копье, которым можно убить одного Древнего, может, справиться с двумя или тремя, если захватить их врасплох.
У него есть машина, которая способна уничтожить любое количество Древних, если они окажутся перед ней.
Из всего этого вырабатывалась стратегия, которая могла подействовать. Рискованно, очень рискованно! Слишком много неизвестных. Древние как будто не вооружены, но кто знает, чему они могут научиться? И какое оружие у них может быть? Он может убивать их по одному, искусно и осторожно, не привлекая внимания всего племени, а потом, когда будет готов, вступит в схватку со всеми одновременно (и насколько велики его шансы на успех?) А главное, эта большая машина, этот Древнейший, которого Пол мельком видел раза два издали, она не должна вмешиваться. А насколько это вероятно?
Ответов нет. Есть только надежда. Древнейший слишком велик, чтобы продвигаться по коридорам, кроме золотых. Да и вообще он движется не часто. И, может, его тоже удастся каким-то образом подманить к всепожирающему жару туннелепрокладочной машины. Впрочем это, конечно, не машина для прокладки туннелей, только действует по тому же принципу. И на всех ступенях плана вероятность против него.
Но на каждом шагу есть и маленькая надежда на успех. Однако не риск останавливал его все время.
Пол Холл, который крался по туннелям Неба хичи, строил планы, полубезумный от гнева и беспокойства за жену и остальных, не совсем сошел с ума. Это был все тот же Пол Холл, чьи мягкость и терпение убедили Дорему Хертер выйти за него замуж, который принял ее дерзкую сестру и неуживчивого отца как часть договора. Он очень хотел спасти их и привести к свободе. Даже с риском. У него всегда была возможность отказаться от риска, прокрасться на корабль Вэна, вернуться на Пищевую фабрику — и потом медленно, в одиночестве, в печали, но вернуться на Землю к богатству.
Но, помимо риска, какова была цена?
Цена — уничтожение почти целой расы живых и разумных существ. Они забрали у него жену, но в сущности не причинили ей вреда. И как ни старался, Пол не мог убедить себя, что имеет право их уничтожить.
А тут этот «освободитель», этот полуживой одиночка, по имени Робин Броудхед. Он выслушал планы Пола, хитро улыбнулся и достаточно вежливо сказал: «Вы все еще работаете на меня, Холл. Поступим по-моему».
— К дьяволу с вашей работой!
Броудхед оставался вежлив, он разумно продолжал (удивительно, что с ним сделали ванна и немного пищи!): «Главное — узнать, что нам противостоит. Помогите мне перетащить оборудование информационного процессора к Мертвецам, и мы все узнаем. Это прежде всего».
— Прежде всего надо освободить мою жену!
— Почему, Холл? Ей ничего не угрожает, вы сами это сказали. Я не говорю о долгой отсрочке. Может быть, один день. Узнаем, что сможем, от Мертвецов. Запишем все, вытащим у них все возможное. Потом унесем записи на мой корабль и тогда…
— Нет.
— Да!
— Нет, и говорите потише! — Они ссорились, как дети на школьном дворе, оба красные и сердитые, глядя в глаза друг другу. Наконец Робин Броудхед покачал головой, улыбнулся и сказал: «Дьявол! Пол? Вы думаете о том же, о чем я?»
Пол Холл позволил себе расслабиться. Через секунду он ответил: «Я считаю, что нам вдвоем стоит подумать над предстоящими действиями, а не спорить, кто должен принимать решения».
Броудхед улыбнулся. «Я думаю то же самое. Знаете, в чем моя беда? Я так удивился, что выжил, что все еще никак к этому не могу привыкнуть».
Им потребовалось всего шесть часов, чтобы установить процессор PMAL-2, но это были шесть часов тяжелой работы. К концу они выбились из сил, разумно было бы поспать, но оба не могли сдержать нетерпения. Как только они подсоединили источник энергии к банкам программ, записанный голос Альберта шаг за шагом говорил им, что делать дальше; сам процессор находился в коридоре, его речевые терминалы внутри помещения Мертвецов, рядом с радиосвязью. Робин взглянул на Пола, Пол пожал плечами, Робин начал осуществлять программу. Из терминала донесся голос: «Генриетта! Генриетта, дорогая, ты меня слышишь?»
Пауза. Никакого ответа. Программа, которую написал Альберт с помощью Зигфрида, попыталась снова: «Генриетта, это Том. Пожалуйста, ответь мне». Было бы быстрее привлечь ее внимание набором ее кода, но тогда трудно будет представлять, что ее давно потерянный муж добрался до нее по радио.
Голос попробовал снова, потом еще раз. Пол нахмурился и прошептал: «Не сработало».
— Подождите, — ответил Робин не очень уверенно. Они ждали, нервничая, а мертвый голос компьютера продолжал уговаривать. И наконец послышался в ответ неуверенный шепот: «Том? Томазино, это ты?»
Пол Холл был нормальным человеком, может, не в лучшей форме после четырех лет заключения и ста дней борьбы и страха. Достаточно нормальный, чтобы ощущать нормальную похотливость, но то, что он слышал, он совсем не хотел слышать. Он в замешательстве улыбнулся Робину Броудхеду, тот ответил тем же. Унизительно быть свидетелем болезненной нежности и уязвленной ревности других; в таком случае ответить можно только смехом; частные детективы, специализирующиеся на разводах, для забавы прослушивают в компании постельные записи. Но это было совсем не весело! Генриетта, любая Генриетта, даже машинное привидение с таким именем, совсем не смешна в порыве страсти, когда ее обманывают и предают. Программа, ухаживавшая за ней, делала это искусно. Она просила прощения и умоляла, она даже плакала, свистящими хриплыми рыданиями, когда плоский голос самой Генриетты прервался рыданиями печали и безнадежной радости. А потом программа, как и было предусмотрено, приготовилась к убийству. «Не сможешь ли, дорогая Генриетта… не известно ли тебе, как управляется корабль хичи?»
