Облекли спеленутый кокон золотом тонким, маской золотой лицо покрыли, повторяющей черты лица живого. Положили затем в тесный ящик из дерева акации священной, обогнувший мумии контур.
Позлащенный, разрисованный по лаку снаружи, он внутри хранил образ Нут, Звездной Матери мирозданья. И лицом к лицу прильнула к телу мертвому богиня, коронованная солнечным диском. И сулила она свет возрожденья, только час от часу становилось темнее: ящик в ящик опускали, а крышки запечатывали смолою навечно. Я не обонял благовоний: ни смолы, ни трав, ни курений. И не видел я цветов похоронных и росписи волшебной по лаку. Злато там, перемежаясь с лазурью, вылепило голову и ступни, а в овалах глаз, белых-белых, незрячие зрачки зачернели. И последним стал прямоугольный ящик полированного тяжкого гранита с плотно пригнанною крышкой, для которой даже глаз, и тех недостало.
«Где я? Кто я? — скажите, скажите. — Где память моя, разлученная с плотью?»
Изогнувшись пленительным луком, над Землей висит Мать Рождений. Не касаясь камышей пальцем длани, не тревожа песков ноги пальцем, Нут накрыла мир звездной аркой, обратив к пескам свои груди, обратив к камышам свое лоно.
И Ладья Заката скользила по изгибам Матери Звездной, вдоль ее позвонков, где блистали Марс, Венера, и Сатурн, и Юпитер. И несло корабль круто вниз с водопадом, между ягодиц ее плотно сжатых, мимо бездны Той — без названья — что Вратами зовется Рожденья. Пожирает звезды богиня, пожирает чад своих кровных, и рождает богиня светила, и рождает детей своих снова, и летят они сверкающим вихрем в высоту из Тех Врат сокровенных, плодоносных, неизреченных.
Обнял мрак Ладью с вечерним Солнцем, постаревшим за день, усталым. На носу ее стоял бог Унаут — «Отверзающий дороги», бог-лоцман. Рядом с ним богиня Сиа стояла — воплощенная мысль Великого Бога. За ее спиной — «Госпожа Ладьи» стояла, капитан Первого Часа. Посередь бортов был сокрыт от глаз Бог вечерний — уходящий Атум в паланкине. Паланкин стерег светоносный Гор с гордым профилем Бога-сокола и премудрый Тот свою службу нес, наклонивши клюв над папирусом, наклонив главу птицы — ибиса. Весла парные у руля погружали в мглу непроглядную боги-кормщики.
Где блуждала душа, разлученная с телом, продубленным в соде, умащенным парасхитами — бальзамировщиками? Как прозревала она Обеих Маат — «Обеих Правд», которых пером увенчали? Плыли они впереди корабля, над темной водой, как по воздуху, и шел по воде, словно посуху, бог с острым ножом, суровый боец «Тот-Что-Ранит», всевидящий страж Часа Первого. Видела, запоминала душа сей торжественный ход; видела вечного фараона Осириса — зеленую мумию в короне Обеих Земель, живого и мертвого «Властителя Запада»; Сохмет, с головою львицы свирепой, видела. Все силы Вселенной прозревала душа, все четыре угла, все четыре дороги: Ра — владыку живых, Осириса — царя мертвых, Атум — ночное Солнце и Хепри — Светило дня.
По берегам подземной реки теснились тени, бессчетные, как песчинки в пустыне. Всех, кто когда-то жил на Земле, вместило «Поле Камыша» — сумеречный Дуат. И ликовали они, смеясь и плача, перетекая волнами тумана: посылал им Великий Бог неземную пищу, посылал спасительное слово надежды. Три змеи несли корзины с хлебами, извиваясь ловко и споро, а кувшины с вином неизбывным разносила небесная прислуга.
Ликовали у Ворот павианы — охранители ворот этих Первых, двенадцать кобр огненосных освещали путь Великому Богу, озаряя мрак вековечный.
Угасало, в камышах утопая, Солнце старое, умирало, но в тот Первый Час, час начальный, барка новая на реке показалась. Плыл на ней Скарабей — само Солнце, жук горящий и трижды священный. Одесную его и ошуюю два прислужника небесных сидели. Как писцы Высокого Дома, они ноги босые скрестили, как жрецы сокровенной святыни, они руки в молитве подняли.
Уже в Первый час, час начальный, Солнце новое зародилось в Сехет иеру. Смерть рождала жизнь, но за жизнью та же смерть маячила тенью. Пожирала Нут свои чада и рождала вновь, не зная муки.
Исполинский Змей, гад предвечный, на хвосте стоял перед Богом, перед тем стоял, так послушно, кто сверял часы в вечном мраке. Время-Змей стоял перед Богом, перед «Тем-Кто-Часы-Измеряет», и плыла ладья, приближаясь к межевому столбу Первого Часа.
Молчаливый обелиск, монолитный, был украшен бычьими рогами, Аписа и Мневиса рогами, знаком Тельца этой эры. «Тот-Что-Разделяет-Долину» — назывался фетиш сакральный.
Миновала ладья вещий камень, словно шлюз прошла ей открытый, и замкнул Врата Первого Часа за ее кормой «Тот-Кто-Запечатывает-Землю», и еще одиннадцать Врат предстояло одолеть Ладье угасшего Солнца.
«Долина Ра» — имя первого поля Дуата. Здесь Великий Бог наделяет землями богов, которые ему сопутствуют. В этой сфере он начинает давать указания и заботится об усопших. Это исполнено, согласно предначертанию, что запечатлено в Сокрытом Помещении Дуат. Кто распознает эти образы, сам уподобляется Великому Богу. Это благоприятно для него на Земле, поистине прекрасно! Необычайно полезно это в Дуат для него. «Тот-Что-Раскалывает-Лбы-Врагов-Ра» — имя Первого Часа ночи, который сопутствует в этой сфере этому Богу».[90]
И узнавала тайные знаки моя душа, и помнила имена сокровенные, ибо лежала под бинтами просмоленными, у меня на груди «Книга Мертвых».
Но не было мне пути в Дуат, не было, хоть и родился я под Весами, пути к тем надмирным весам, у которых дежурил Анубис. Я утратил земное имя, а тайного мне не дали. И не был я ни женой, ни дочерью фараона, хоть отпели меня по царскому обряду.
«Нет ни женщин, ни мужчин в Сехет иеру, — напрасно душа утешала, — нет у тени стрелы детородной, нет у тени детородного лука».
Не стоять мне пред Осирисом зеленым, не стоять перед Анубиса шакальей пастью синей, не стоять мне в зале «Правд Обеих», где Маат с пером на темени правит.
Заплутает душа моя во мраке, затеряется, не вылетит к свету. Потеряю навсегда мою душу, как уже потерял мое тело, как давно потерял мою Правду, как теряю последнюю память — лица дорогих и любимых.
Осколки кометы SL-9 по исчисленной траектории неслись к Юпитеру.
«Что станет с Юпитером после столкновения с Землей?», «Кометная бомбардировки Юпитера подтверждает уникальность жизни на Земле», «Комета предпочла Земле Юпитер» и т. д. и т. п.
С приближением рокового дня 22 июля мировой масс-медиа овладела лихорадка. Материалы о сенсационном событии под крупными заголовками помещались на самых видных местах. Прогнозов — от беспечно-наплевательских до сугубо тревожных — было не счесть. Телевизионные выпуски новостей лишь подливали масла в огонь. Вздор, что по большей части мололи газеты, добросовестно воспроизводили, не скупясь на собственные домыслы, телеведущие обоего пола.
