Рувинский провел ладонью по лбу, словно стирая невидимую паутину. Потом криво улыбнулся Ставрову:
— Я еще не заколебал тебя своей демагогией?
— Да нет…
— Ну ладно, сколько соловья баснями ни корми, а он, как известно, всё в лес смотрит… Давай-ка, налетай на то, что Бог послал.
Он сделал приглашающий жест. Повторять Ставрову лишний раз не пришлось: он с готовностью перебрался вместе с табуретом к столу и хищно нацелился на нарезанные кушанья, разложенные Рувинским по тарелкам, и на вспоротые ножом консервные банки.
— Здесь тебе, конечно, не ресторан «Астория», — продолжал хозяин дома, — но заморить червячка можно!..
— Ой, да брось ты скромничать, Валерка! — вскричал Ставров, набивая рот. — Все очень здорово! Главное, печеночного паштета у тебя нет?
— Нет. А что?
— А то, что мне как-то пришлось целую неделю питаться исключительно этим калорийным и полезным компонентом солдатского пайка, и с тех пор он у меня действительно в печенках сидит!..
— Понятно. Слушай, а ты как насчет этого дела? — Рувинский многозначительно постучал себя по горлу. — «Семенов, — строгим голосом спросил он, явно подражая кому-то, — ты пить будешь?»
— «А есть?», — подхватил Ставров, и они оба умиленно осклабились. — Да, помню я этот фильм, я его раз пять по «видаку» смотрел…
Рувинский открыл дверцу стола, кряхтя, запустил руку в его внутренности и вскоре с победным видом извлек наружу початую литровую бутылку, чуть больше половины которой было заполнено голубоватой жидкостью.
— Метагликоль, — пояснил он. — Дерьмо, конечно, но ничего более путного на данный момент не завалялось… Подай-ка с полочки стаканы, Гер.
Он зачем-то дунул в извлеченные Ставровым на свет пузатые стакашки, а потом наполнил их зловещей жидкостью почти до краев.
— Ну, — сказал он, торжественно поднимая свою посудину в воздух, — за то, что…
— Он замялся, явно затрудняясь завершить свой импровизированный тост.
— Ну, за знакомство! — сказал Ставров, снова вспомнив упомянутый его собеседником фильм. И опрокинул в себя содержимое стакана.
Некоторое время они ели молча. Из головы как-то сами собой вылетели все те громкие фразы, что каждому из них хотелось сказать, и оба ощутили невыносимый голод. Потом они повторили операцию, связанную с наполнением и опустошением стаканов, но теперь Рувинский предложил более красноречивый тост, правда, по мнению Георгия, излишне затянутый. Смысл этой прочувствованной речи сводился к тому, что надо бы выпить за Господа Бога, который, однозначно, есть в небесах, — потому что иначе им не удалось бы в целости и в сохранности уйти из бара, а затем, благополучно миновав все посты дорожной полиции, добраться сюда, — и в то же время которого нет, потому что иначе он не допустил бы, чтобы двое таких славных парней попали в подобную передрягу…
Передряга была поистине выдающейся во всех отношениях. Даже теперь она вспоминалась и Георгию, и Валерию какими-то отрывками, из которых никак не складывалась цельная картина того, что же все-таки произошло в баре «WC» и каким образом им удалось благополучно выбраться из темного зала, пробежать что было сил несколько кварталов до автостоянки, а затем плюхнуться в турбокар Рувинского и помчаться по городу — а ведь на улицах было еще довольно светло — неизвестно куда. Собственно говоря, на обсуждение данных перипетий у них ушло практически все время, пока они добирались в этот загородный домик… Самое интересное, что в баре больше никто, кажется, не стрелял, во всяком случае — на поражение, хотя полицейские, которые штурмовали зал через окно, были вооружены отнюдь не детскими лопатками. Тех парней из-за углового столика, которые попытались было пустить в ход нечто несерьезное на вид, как бы даже игрушечное («Парализаторы», уже потом, в машине, пояснил Ставрову Рувинский), Ставров урезонил несколькими удачными ударами, после чего пистолетики вылетели из рук парней, а они сами оказались очень символично погребенными под обломками стола-«унитаза».
Рувинскому же, в свою очередь, удалось в темноте подставить ногу первому из тех устрашающих силуэтов, которые ввалились в зал через выбитое окно, и тот загремел во весь свой огромный рост на битое стекло, и те, кто лез за ним, стали спотыкаться об упавшего и об его длинноствольную штуковину. Очень было здорово, что кто-то сразу погасил свет, потому что в следующие секунды толпа ринулась к выходу, опрокидывая столики и стулья и падая друг на друга, и грех было бы не воспользоваться всеобщей паникой, чтобы не затесаться в гущу бегущих… Но оба они отчетливо видели, как за их спиной в зале началась какая-то кутерьма, очень похожая на драку, только было непонятно, кто с кем дерется. Ставрову показалось, что один из силуэтов, попавших под тусклый свет уличного фонаря, падающий через выбитое окно в зал, был очень похож на его таинственного «опекуна», но утверждать с уверенностью, что это был он, Георгий не стал бы…
Вскоре их темп поглощения еды заметно снизился. Оба вспомнили, что есть еще немало вопросов, которые требуют своего разрешения, и стали работать больше языками, чем челюстями.
— Так что тебе все-таки ясно, Валер? — осведомился Ставров.
— А здесь и гадать не нужно, — заявил Рувинский. — Я теперь окончательно убедился, что Резидент — это тот тип, который опекал тебя с самого начала…
Видимо, он решил лично проследить за тем, как меня будут отправлять на тот свет, и вдруг увидел, что ты действительно подходишь к моему столику!.. Наверное, это был для него удар, раз он решился на то, чтобы выманить тебя из зала и открыть тебе глаза на происходящее. Он же не знал, что ты чокнутый, а раз так, то не сделаешь ноги, а примешься палить во все стороны…
— Ну, это ты преувеличиваешь, — возразил Георгий. — Я сделал всего один выстрел.
По тому типу, который пытался тебе продемонстрировать, как стреляет пистолет…
— Ты что, снайпер, что ли? — полюбопытствовал Рувинский. — С одного выстрела уложить насмерть нужного человека в переполненном баре!.. Я же видел, как ты ему затылок разнес… Впрочем, это не застольный разговор.
— Нет, почему же, — возразил Ставров, — ты не стесняйся, лично мне не привыкать… А насчет меткости, какой я к черту снайпер?.. Просто пистолет хороший попался. Он сам стреляет когда надо и в кого надо…
Он достал из-за пояса «дарлей» и показал его Рувинскому. Тот замахал руками и даже ногами:
— Нет-нет, убери, убери, пожалуйста!.. А то еще выстрелит… Знаешь, еще Высоцкий пел: «Помешанная на крови, слепая пуля-дура прозрела, поумнела и чаще била в цель»…
