– Ну… да… в какой-то мере, может быть, так оно и есть… Но на самом-то деле… – голос профессора Тадокоро мучительно прерывался. – На самом-то деле… я хотел скрыть то, что увидел благодаря своей интуиции, скрыть весь материал, все результаты наблюдений, которые я собирал лишь в подтверждение своей интуиции… Я был, словно в беспамятстве… хотел чтобы гораздо больше людей, намного больше погибло вместе с Японией, вместе с этими островами…
Старик молчал, лишь иногда слышалось его легкое покашливание.
– Разве это не странно! Откровенно говоря, я собирался обратиться ко всем японцам с призывом… Сказать им: друзья, Япония, наши острова, наша земля… будет разрушена, уйдет под воду, погибнет. Давайте, мы, японцы, умрем все вместе, умрем с нашими любимыми островами… Даже теперь мне иногда приходит в голову, что так было бы лучше. Потому что… Только подумать о муках и горе, которые придется терпеть японцам, убежавшим за моря…
Тяжелый ветер вновь с гулом и свистом обрушился на сад. Этот леденящий ветер принес влагу и запах совсем уже близкого моря.
– Тадокоро-сан… вы, кажется, были холостяком? – опять спросил старик, покашливая.
– Да…
– Да, так и должно было быть… Я теперь понял. Вы же были влюблены в эти острова, в Японию…
– Совершенно верно, – профессор Тадокоро, словно обрадовавшись, что наконец-то может сказать об этом вслух, закивал головой. – Да… Вернее, даже не влюблен был, а испытывал великую любовь…
– И обнаружили в организме бесконечно любимой возлюбленной признаки неизлечимой раковой опухоли… От чрезмерного горя…
– Да… – профессор Тадокоро, прикрыл лицо руками, тихо заплакал. – Совершенно верно. С тех пор как я это обнаружил, я решил умереть вместе с этими островами…
– То есть самоубийство по сговору между влюбленными… – в горле старика опять засвистело, но видно не от кашля, а потому, что ему стало смешно от собственных слов. – Японцы… все же странный, смешной народ…
– Знаете, был даже момент, когда я в запале думал, что все японцы меня поймут, стоит мне только к ним обратиться… – шмыгнув носом, пробормотал профессор. – Ну, а потом я решил, что нельзя заставлять людей умирать вместе с женщиной, в которую сам влюблен…
– И наверное, не потому, что хотели владеть ею единолично, а потому, что, если бы вы обратились ко всем с призывом, неожиданно много людей пришло бы в такое же настроение…
– Да, да, я думал, что меня поймут… – профессор Тадокоро поднял к небу залитое слезами лицо. – Японцы… Они ведь не просто откуда-то переехали и стали жить на этих островах. Правда, и с теми, которые приехали уже потом, произошло то же самое… Японцы… Ведь это не только люди, понимаете?.. Японцы… это… вот эти четыре острова и мелкие острова, эта природа, эти реки, горы, леса, травы, звери и птицы, города и села, следы и память, оставшиеся от живших прежде людей… Все это целиком и есть японцы. Человек ли, или гора Фудзи, или Японские Альпы, или река Тоне, или мыс Асидзури – все они одной крови. И если эта утонченная природа… эти острова… – все разрушится, исчезнет и погибнет… тогда перестанут существовать и те, кого называют японцами…
Опять откуда-то донесся глухой грохот взрыва. И через секунду под небом раздался такой треск, словно ударили разом сотни молний. Видно, где-то образовался разлом.
– Я вот думаю про себя… Вроде бы я не такой уж ограниченный человек… – продолжал профессор Тадокоро… – где только в мире не побывал, разве что в Антарктиде не был. Смолоду разъезжал, наблюдая горы, континенты, природу. Когда на суше уже не осталось для меня нового, стал наблюдать за дном океана. Конечно, я видел и страны, и людей в этих странах, но все это я воспринимал как проявление жизни, развивающейся на определенном земельном массиве в окружении специфической природы… Дело в том, что я… как бы это сказать… ну, любил эту планету, именуемую Землей. А увидев и поняв многое, я в конце концов влюбился в острова, в Японию. Наверное, я к ней пристрастен, ведь я тут родился. Но должен сказать, что нигде в мире нет таких островов, где бы люди прожили такую счастливую историю, среди такой утонченной природы, на удивление разнообразной и по климату, и по рельефу… Для меня влюбиться в острова, именуемые Японией, было равносильно любви к самой чистокровной, самой типичной японской женщине… Так что, если женщина, любви к которой я посвятил всю жизнь, погибнет, для меня жизнь почти теряет смысл… В свои лета я не собираюсь второй раз жениться или влюбляться… Самое важное, чтобы я в последние минуты, в самые, самые последние, был рядом с ней… С ней, когда она будет умирать… Кто же еще примет ее последний вздох? Кто же будет рядом, если не я, когда эти острова будут погибать?.. Кто же…
Рыдания заглушили его слова.
Покашливание старика усилилось, затем затихло. И тогда он хрипло заговорил.
– Какой на удивление молодой народ японцы… – старик тяжело перевел дух. – Вот вы говорите, что в вас много детского… но ведь все японцы, не только вы, до сего времени были счастливыми младенцами… Жили себе и жили чуть ли не два тысячелетия в объятиях теплых и ласковых своих островов… Если куда-нибудь и отправлялись, всегда могли возвратиться обратно… Точно как малое дитя, которое бежит домой, к матери, и, уткнувшись в ее грудь, плачет, если ему не повезло в драке… Вот и появляются подобные вам люди, обожающие свои острова, как обожают мать… Но… знаете ли, случается, что матери тоже погибают…
Веки старика дрогнули, взгляд стал отчужденным и рассеянным, словно он вспоминал что-то страшно далекое.
– Совсем еще маленьким я остался круглым сиротой… Потерял сразу и отца и мать во время извержения вулкана Бандай в 1888 году… По некоторым причинам… этот факт не упоминается в моей биографии… Было мне тогда семь лет… Меня взяла к себе одна молодая ласковая женщина… поистине прекрасная, поистине японская женщина… И воспитывала меня, как родная сестра, как родная мать, удивительно… Но и она… погибла во время большого землетрясения Сенай в 1894 году… Моя судьба до странности переплетена с землетрясениями и извержениями… Я прибежал туда, куда свозили тяжелораненых, кажется, это был буддийский храм… прижался к ней и плакал, плакал… А она истекала кровью… И я твердо решил, что умру вместе с ней… Может быть, она это почувствовала в свой смертный час, не знаю… Но только перед тем, как навсегда закрыть глаза, она вдруг сказала: живи… пусть будет горько жить, все равно живи… и вырасти большим, стань взрослым… Я после этого три дня проплакал у ее тела…
Профессор Тадокоро слушал старика с почтительно опущенной головой…
