Профессор Тадокоро слушал старика с почтительно опущенной головой…
– Теперь японцам придется страдать… Пока существовали их острова, у них был дом, куда они всегда могли вернуться, была родина… – мать, растившая в любви и ласке своих детей и детей детей своих… Не так уж на свете много народов, которые столько лет владели бы таким теплым, полным счастья домом… А вот народов, которым пришлось скитаться без родины, без собственной земли, жить в страшных лишениях и горе… таких народов не счесть… Вам-то хорошо, вы влюблены в свою матушку-родину… А вот тем, кому удалось бежать отсюда… кому удалось выжить… тем будет плохо… Их дом утонул и исчез, мосты назад сожжены… Им суждено шагать сквозь бури огромного мира, не имея родимого дома, своих островов, где они могли бы успокоить истерзанное сердце… Что ж, возможно, это единственный шанс для японцев стать, наконец, взрослыми, хотят они этого или не хотят… Им, потерявшим дом родной, теперь придется иметь дело с народами, которые прошли огонь и воду, которые познали тысячелетние страдания… или же с народами темными и невежественными… Народ японский, возможно, исчезнет, поглощенный другими народами… Но, мне кажется, для японцев это будет не так уж плохо… А может быть – ведь на свете все бывает – они превратятся в новый народ, по-настоящему «взрослый», устремленный в будущее в лучшем значении этого слова… Но может случиться и другое… Поскольку кровь японцев, их язык, привычки и нравы сразу не исчезнут… они, японцы, образуют где-нибудь свое крохотное государство… опустятся до уровня народца, способного оставить потомкам в наследие лишь проклятия и недовольство всем миром… И они будут жить, погрузившись в тоску по утерянной родине, в недовольстве своим уделом… Понимаете, Тадокоро-сан, о какой ставке идет речь… Конечно, наверное, хорошо и даже должно принять последний вздох любимой, оставаясь у ее ног… Но, Тадокоро-сан, вы могли бы и благословить будущее своих братьев и сестер, бежавших из тонущего дома… Правда, никто не услышит вашего благословения… и почти наверняка никто никогда об этом не узнает… Но все равно, Тадокоро-сан, это же вы спасли десятки миллионов своих соотечественников. Понимаете?! И я об этом знаю, признаю это и свидетельствую об этом… Тадокоро-сан… Разве вам этого мало?.. Вы же сделали…
– Да, да… – профессор Тадокоро согласно кивнул головой. – Я понимаю…
– Ну, вот и хорошо, наконец-то… – старик тяжело перевел дух. – Если так… больше ничего и не надо. Ведь вы… вы… для меня были… последней, самой трудной проблемой… Откровенно говоря, мне не хотелось оставлять вас с вашими мыслями… Да… это единственное, что меня мучило… как горький осадок на сердце… Но теперь… я вас послушал… и мне кажется, наконец-то я понял японцев… В японцах было для меня что-то, не поддающееся моему пониманию…
– Это… как же? – тон старика заставил профессора Тадокоро задать этот вопрос чисто машинально, не вкладывая в него особого смысла.
Старик коротко вздохнул. Помолчал. Потом его голос прошелестел:
– Ведь я… не чистокровный японец… – он снова замолчал, потом с коротким выдохом сказал: – Отец ведь у меня… был китаец, монах…
Профессор ждал, что старик еще что-нибудь добавит, но он молчал.
– Ватари-сан…
Профессор Тадокоро, спохватившись, поднялся и, усевшись у изголовья постели, долго смотрел на старика, потом прикрыл его лицо брошенным на татами темно-фиолетовым шелковым кимоно. Ветер все сильнее задувал в комнату, кимоно трепетало. Тадокоро, спустившись в сад, принес несколько камушков и положил их на рукава разлетавшегося кимоно.
Потом он вновь уселся у изголовья старика и в печали сложил на груди руки.
Свист ветра захлебнулся в страшном грохоте, земля зашаталась, где-то в железобетонном здании особняка с треском лопнула стальная балка.
Сентябрь явился последним пиком.
Граничившие с безумием спасательные работы, продолжавшиеся между тайфунами, были полностью прекращены в конце сентября, когда при взрыве сразу погибли четыре отряда спасателей, а десантное судно, с трудом сумевшее взять на борт около ста человек, едва выйдя в море, попало под прямой удар тайфуна и затонуло.
Сикоку, почти на сто километров переместившись на юг, уже полностью был под водой. От Кюсю оторвалась южная его часть и, переместившись на несколько десятков километров к юго-западу, затонула; гряды Асо и Ундзэн на северном Кюсю, едва высовывавшиеся из воды, продолжали взрываться. Западная Япония, отделившись от Хонсю у озера Бивако, закружилась, словно отсеченная голова Дракона, повернулась восточной стороной к югу и, продолжая погружаться в море, рассыпалась на мелкие куски. В крае Тохоку гористый район Китаками нырнул под воду на сотни метров, а горная гряда Оу, расколовшись, продолжала извергать огонь и дым. Считали, что от Хоккайдо, возможно, останется над водой пик Асахи.
Заключительный акт трагедии разыгрался в Центральном горном массиве гряды Канто, к которому уже никто не мог приблизиться. Здесь, не прекращаясь, происходили сильные взрывы – энергия, вызвавшая перемещения, рождала все новые и новые тепловые потоки, а морская вода проникала в растрескавшиеся и расколовшиеся скальные массивы. Горы разрушались и рассыпались, взлетали на воздух, а весь массив целиком продолжал перемещаться вдоль шельфа в морские глубины. Одно время береговая линия чуть поднялась. Но это было не более чем всплеск – то же происходит с тонущим судном: перед окончательным погружением оно заваливается на бок и один борт поднимается выше другого. А здесь сила слепого гиганта тянула остатки архипелага в бездонную пучину.
В кают-компании «Харуны», где располагался штаб Д-1, Наката по-прежнему был занят обработкой поступающих данных. И вот в какой-то момент он обнаружил, что делать больше нечего. Совсем нечего. Конечно, ему еще предстояло «переварить» целую гору самых различных материалов, чтобы написать отчет и завершить его короткой фразой «конец операции», но никаких новых данных уже ниоткуда не поступало.
Вдруг он заметил на панели горящие буквы сообщения, переданного через спутник связи: «КОНЕЦ – Х, X – 09.30.0000 J».
Он провел ладонью по лицу, потрогал отросшую до груди бороду. Потом взял из пепельницы чей-то окурок, хотел прикурить, но нигде не мог найти спичек.
Вошел Юкинага – землисто-серое лицо, запавшие щеки, тусклые глаза.
– Ты все еще работаешь?! – почти с возмущением воскликнул он. – Операция была прекращена еще в полночь. Сколько раз тебе это повторять?..
– Дай, пожалуйста, спички… – попросил Наката. – И что же, Япония утонула?
