Она осторожно дотронулась до его руки.
– Спасибо, – говорила она прерывисто, задыхаясь. – Мы… мы не ожидали ничего такого…
Макграт был в отчаянии. Он не понимал, что случилось, чего такого он сделал с ними. Он ощущал себя чудовищно виноватым, хотя не знал, в чем именно!
– Возвращайтесь к ним, – прошептала она. – Помогите им.
– Где… где та женщина, которая прикасалась ко мне?
Она всхлипнула.
– Ее больше нет. Люрены нет. Вы не виноваты. Просто мы не ждали… что будет… так.
Он поспешил вниз.
Там уже помогали друг другу. Анна Пиккет принесла воду, лекарства и влажные полотенца. Те, кто мог двигаться, ковыляли к тем, кто еще не очнулся или стонал от боли. Или подползали к ним. В воздухе стоял запах озона. На потолке, над местом, где сидела обожженная женщина, темнело закопченное пятно.
Он сделал попытку помочь Анне Пиккет, но когда та поняла, что это Макграт, она резко оттолкнула его руку. Потом охнула, прижала руку ко рту и снова заплакала.
– Господи, – всхлипнула она, словно извиняясь. – Бога ради, простите меня! В этом нет вашей вины. Вы ведь не знали… даже Люрена не знала, – она вытерла глаза и положила руку ему на грудь. – Выйдите пока на улицу. Пожалуйста. Я скоро к вам выйду.
В ее спутанных волосах отчетливо виднелась теперь седая прядь, которой не было до того, как он заснул.
Он вышел на улицу и стоял под звездами. Была глубокая ночь, хотя в мгновение, когда Люрена прикоснулась к нему, только-только начинало темнеть. Он посмотрел вверх, на яркие точки холодного света, и его охватило чувство невосполнимой утраты. Ему хотелось пасть на колени, расплескаться по земле, впитаться в нее, чтобы освободиться от той горечи, что не давала ему дышать. Он подумал о Викторе и урне, которую закопали в землю, пока Салли цеплялась за него как за последнюю опору, бормоча слова, которых он не разбирал, и время от времени колотя его кулачком в грудь – не больно, не со злобы – просто с отчаяния. Он вспомнил Алана, умершего в своей голливудской квартире от СПИДа – Алана, о котором заботились только мать и сестра, сами истерички, проводившие все время в молитвах, чтобы Иисус помог им; Алана, который делил квартиру с двумя другими бедолагами, то и дело забывавшими платить свою долю аренды, который ел из разовой посуды, чтобы не заразить никого своей болезнью, который все время боялся того, что соседи найдут-таки адвоката, способного заставить его съехать с квартиры. Он и дома-то умер потому, что больница Кайзер нашла способ обойти его медицинскую страховку, вписав его в категорию «домашний уход». Он вспомнил Эмили, которую нашли мертвой около кровати, одетой к обеду с дочерью. Именно так: она умерла от сердечного приступа, одевшись к обеду, которого так и не отведала с дочерью, с которой так и не встретилась. Он вспомнил Майка, который пытался улыбаться ему с больничной койки, но то и дело забывал, кто такой Лонни и почему он здесь. Он вспомнил Теда, обращавшегося ко всяким знахарям и гомеопатам, пока его не шарахнуло окончательно. Он вспомнил Роя, оставшегося одиноким после смерти ДиДи – пол-человека, рухнувшие мечты, оборванная беседа… Он так и стоял, схватившись за голову и раскачиваясь вперед-назад в попытках унять боль.
Он вздрогнул, когда Анна Пиккет дотронулась до его локтя; кажется, он даже вскрикнул от неожиданности.
– Что там произошло? – спросил он. – Кто вы такие? Что я с вами сделал? Прошу вас, ответьте: что, черт возьми, происходит?
– Мы впитываем.
– Не понимаю, что…
– Мы забираем болезни. Мы жили с вами всегда. Ну, насколько мы помним. И эта способность – впитывать ваши болезни – была у нас всегда. Нас не очень много, но мы везде. Мы впитываем. Мы пытаемся помочь. Как Иисус, который облачался в одежды прокаженного, который касался хромого и слепого – и те выздоравливали. Я не знаю, откуда это берется, и что это за эмпатия такая. Но мы… мы можем. Впитывать.
– А я? Что не так со мной?
– Мы не знали. Мы полагали, это что-то, связанное с сердцем. С таким мы прежде встречались. Потому Триша и предложила вам обратиться к нашей группе.
– Моя жена… Триша одна из вас? Она что… тоже может… впитывать? Я ведь жил с ней и никогда…
Анна мотнула головой.
– Нет. Триша даже представления не имеет, кто мы такие. Она ни разу здесь не бывала. Таких людей вообще мало – тех, кому так плохо, что их надо привезти сюда. Но она хороший врач, а мы помогли некоторым ее пациентам. Вот она и подумала, что вам… – она помолчала немного. – Она до сих пор за вас переживает. Она видела, что вам больно, и ей показалось, что группа могла бы вам помочь. Она даже не догадывается о существовании настоящей группы сновидений.
Он схватил ее за плечи и встряхнул.
– Что здесь произошло?
Она прикусила губу и зажмурилась, словно даже воспоминание причиняло ей боль.
– Все как вы сказали. Рот. Такого мы еще не видели. Он… он открылся… И тогда… тогда…
Он встряхнул ее еще раз.
– Что – тогда?
Она всхлипнула. Звук показался ему неожиданно громким, способным долететь до холмов или даже до звезд.
– Рты. В каждой из нас! Они открылись и выпустили наружу – со свистом, из каждой. И боль, которую мы испытывали… Нет, не «мы» – они. Я всего лишь их связь с внешним миром: они ведь не могут выходить, поэтому я делаю покупки для них и готовлю… Так вот, боль, которую они впитали, убила некоторых. Люрену и Магрид… Тереза тоже вряд ли выживет…
Теперь уже Макграт сходил с ума. Ему казалось, голова его вот-вот взорвется.
– Что с нами происходит, что я здесь делаю, что с нами будет, что пошло не так, пожалуйста, помогите мне, вы должны мне помочь, надо же что-то с этим поделать… – он тряс ее, а она стонала и плакала.
И так они обнимали друг друга в надежде обрести опору. Небосвод шел кругом, земля, казалось, уходила из-под ног. Но они все же удержались на ногах, и, наконец, она смогла отстраниться от него на расстояние вытянутой руки и заглянула ему в лицо.
– Не знаю. Правда, не знаю, – призналась она. Ни с чем подобным мы прежде не сталкивались. Вряд ли даже Альварез или Эйрис слышали о таком. Ветер, свирепый ветер, что-то живое, покидающее тело…
– Помогите мне!
– Я не могу вам помочь! И никто не может – во всяком случае, я не знаю
