Руслан лежал неподвижно. Саша включил свет, и Клюкин увидел лужу крови, клочья человеческого тела. Саибов был мертв, и раны его были страшны.
* * *
Сторожа театра после пережитых им потрясений — а он видел, как падали на улице люди, скошенные автоматной очередью, — отпустили домой. Власов решил остаться в театре, домой ему идти не хотелось, тем более что было уже два часа ночи. «Бессонница способствует творчеству», — сказал он Клюкину, а тот в ответ мрачно заметил: «Надеюсь, тебя не потянет стрелять из окна, хорошо, что автомата у тебя нет». Вместо сторожа посадили милиционера, труп Саибова увезли, и в театре опять наступила таинственная ночная тишина.
Власов не впервые ночевал в театре. Он и раньше оставался здесь на ночь, но никогда еще не чувствовал такого подъема. Кошмарная история со взбесившимся милиционером, казалось, не произвела на него никакого, во всяком случае отрицательного, впечатления.
Он словно родился заново. Из рыхловатого, неуверенного в себе, мнительного, нерешительного субъекта, не умеющего не то что властвовать над людьми, но хотя бы четко доносить до них свои мысли и требовать исполнения, он превратился в лидера, полного творческих сил, сильного и властного. У него и раньше были интересные замыслы, но никогда не удавалось их воплотить из-за мягкости, нехватки воли, уступчивости. Теперь все будет иначе, понимал он. Вся жизнь станет другой. Избыток душевных и физических сил буквально распирал ему грудь, Власову казалось, что если он распахнет окно и выпрыгнет, то взлетит высоко вверх и будет парить над городом, как в детских снах.
Скрипнувшая дверь не испугала его — теперь ничто не могло его напугать. И человек, вошедший в кабинет, скорее изумил режиссера своей внешностью. В длинном сером плаще и шляпе с широкими полями человек с тусклыми глазами и абсолютно бесцветной внешностью спокойно вошел в кабинет и остановился метрах в двух от Власова. Они оба молчали. Режиссер вглядывался в гостя, не торопясь задавать ему вопросы. И хотя ничего примечательного, а тем более инфернального в вошедшем человеке не было, у Власова было странное чувство нереальности происходящего. Но галлюцинациями он никогда не страдал, хотя перерождение его могло вызвать и такие явления. И все же рассудок победил, и режиссер задал вполне естественный вопрос:
— Вы из милиции?
— Нет, — ответил незнакомец голосом столь же бесцветным, как и его внешность. Или, можно сказать, тускло-серым голосом, подумал Власов.
— А как же вы прошли?
— Это не важно, — сказал гость.
— Ну, в общем-то, может, и не важно, — несколько растерявшись, сказал Власов, — если не считать, что вход в театр охраняется. Если вы из органов, то лучше предъявить документы, чтобы не было, так сказать…
— Я не из органов, — прервал его гость. — Мне нужна одна вещь, она принадлежит мне и сейчас должна быть здесь. Я имею в виду зеркало, которое вы нашли у озера.
— А откуда вам известно, что мы его нашли, и как вы докажете, что это ваше зеркало?
— И то и другое не имеет значения. Хотя если вас уж очень интересует, то вот ваша визитка, вы уронили ее на том самом месте, где было найдено зеркало. Это не совсем зеркало, это фактически прибор с очень сложным устройством, и его применение может быть опасным для тех, кто не знает, как с ним обращаться.
— Я догадался, что это не простое зеркало, да и, кстати, когда его Илюха Булавин нес, так ему показалось, что оно какое-то слишком теплое, — пробормотал Власов и, почувствовав вдруг потребность кому-то сообщить о своем преображении, добавил: — Наверно, под его воздействием во мне и произошли такие странные изменения!
— Сколько времени вы в него смотрели и что при этом говорили? — деловитым и холодным тоном спросил незнакомец.
— Минут десять — пятнадцать. Я не помню, что говорил. Кажется, я цитировал «Макбета». А что, это имеет значение?
— Да, — коротко ответил незнакомец. — Вы можете сказать, что изменилось в вас после этого?
— Это как-то трудно объяснить, — улыбнулся Власов, — просто я стал другим человеком. Ну как будто переродился. Причем я стал таким, каким и хотел бы быть. Конечно, эти изменения должны подготовляться внутренне, а зеркало, видимо, какой-то стимулятор или катализатор, не знаю точного термина. Это и есть назначение этого прибора?
— Не только это, — ответил ночной гость. — У него много функций.
— Во всяком случае, если оно может так действовать, то это действительно волшебное зеркало, — сказал Власов. — Но вы чем-то смущены? Оно, это воздействие, вредно? Я просто знаю, что даром ничего не дается.
— Да, это верно. Воздействие вредно. К сожалению, очень вредно. Вы были не один, когда его нашли, так ведь?
— Да, с Илюшей, с Булавиным.
— Он тоже пережил что-то подобное?
— Нет, по-моему, но он только нес его, а потом вроде бы не имел с ним контактов. А что, это как радиация? — неуверенно спросил Власов.
— Это хуже. Последствия радиации легко предсказать, оценив силу излучения и состояние иммунной системы организма, — задумчиво сказал гость. — А вот последствия от воздействия этого «зеркала» практически непредсказуемы.
— Но я прекрасно себя чувствую, — возразил режиссер.
— Да, это возможно. Я ведь говорю не только о последствиях лично для вас, но могут быть такие изменения, что они станут опасны для окружающих.
— Это что-то заразное? — беспомощно спросил Власов, почувствовав вдруг во взгляде незнакомца нечто опасное для себя.
— Нет, не совсем… Я имею в виду изменения вашей личности, они могут сделать вас непредсказуемым.
— Психопатом?
— Да, что-то в этом роде.
— Говорят, что это расплата за гениальность, талантливость, — сказал Власов, — смешно, но я действительно почувствовал себя по-настоящему талантливым. За это надо платить, все правильно.
— Да, но цена очень высока, — хмуро сказал незнакомец.
— Ну что делать, я готов к этому. Я согласен. Вы хотите как-то следить за изменениями, и если я стану действительно опасен, то изолировать меня?
Гость внимательно взглянул на него, но не ответил. После короткой паузы он спросил вдруг:
— Так все же где оно, зеркало?
— Его взяли органы, оно у эксперта, у Гершензона, — ответил Власов уже машинально, думая про себя о том, что же именно его ждет в качестве расплаты за прорезавшийся дар Божий.
— А где этот Гершензон живет?
— Да он в лабораторию зеркало отнес, и сам сейчас там же, наверно. Он, говорят, любит по ночам работать. Это на улице Пушкина, первый дом. Да вы знаете, наверно? Или вы приезжий? Да, кстати, откуда оно появилось, это зеркало? Если не секрет?
