— Не-ет! — прорычал Тавонтайр и схватил доктора за плечи. — Он не умрет! Он не может умереть, вы…
Он неожиданно задохнулся и, покачнувшись, закрыл глаза. Сквозь шум в ушах до него донеслись слова Баркета — всего лишь шепот в грохоте пульсирующей в висках крови.
— Если бы в клинике, а здесь… Возьмите себя в руки.
Дуглас смотрел в лицо доктора, но не видел его. Перед глазами плыло размытое изображение происшедшего только что кошмара. Раненый зверь в прыжке, Уильям с ножом, пистолет, бьющий в упор, потом снова зверь, Уильям, пистолет… Одно и то же вмиг прокрутилось несколько раз, и никак нельзя было остановить эту карусель, внести в нее изменения, предупредить, уберечь.
— Сэр…
Дуглас пришел в себя, стоя над телом Уильяма. Рядом находились доктор и дворецкий Гаррет. По щекам старика текли слезы.
— Я все слышал, сэр. Это ужасно. Простите, сэр, но если доктор прав, я обязан выполнить свой долг.
— Какой долг, Гаррет? — тихо спросил Дуглас.
— Красное вино, сэр.
— Вино? Какое вино?
Внезапно глаза Тавонтайра расширились, и он испуганно уставился на дворецкого.
— Оно при вас?!
— Да, сэр. — Гаррет дотронулся до фляжки на поясе. — Оно всегда при мне.
Некоторое время Дуглас не мог вымолвить ни слова, затем как-то обмяк, взглянул в лицо брата и спросил:
— Доктор, надежды нет?
— Сожалею, мой друг.
— Тогда… действуйте, Гаррет.
— Дуглас! — Баркет сделал шаг вперед, но, натолкнувшись на взгляд Тавонтайра-младшего, запнулся.
— В этой жизни, доктор, Уильяму уже ничем не помочь. Кто знает, может, в какой-нибудь иной это вино и принесет ему счастье.
Он приподнял голову брата и тихо позвал:
— Уилли…
Никто не заметил, как в руках Гаррета появился бокал. Наполнив его из фляги, слуга поднес вино ко рту умирающего. Все замерли, неотрывно следя за странной процедурой, свято выполняемой в семье Тавонтайров. С незапамятных времен каждому старшему мужчине рода перед смертью полагалось выпить бокал темно-красного вина. Оно, как говорилось в преданиях, было подарено Ричарду Тавонтайру колдуном в знак благодарности за какую-то услугу. С тех пор этот скорбный обычай ни разу не нарушался.
Осторожно, чуть не по капле, Гаррет влил вино в рот Уильяма и величественно выпрямился. Никому из присутствующих не был ясен смысл таинства, но именно поэтому оно вызывало уважение и даже мистический трепет.
Внезапно ресницы Уильяма мелко задрожали и распахнулись. Это было подобно ослепительной вспышке. Глаза, только что подернутые мутной пленкой, вдруг приобрели ясность и насмешливо глянули на сгрудившихся вокруг охотников. Губы изогнулись в кривой ухмылке, от которой люди в страхе отпрянули назад.
Было слышно, как кто-то торопливо шептал слова молитвы.
* * *
Маленький Фрэнк Тавонтайр — сын Уильяма — внезапно умолк. Привычная к детскому крику кормилица беспокойно взглянула на крохотное существо в кроватке и замерла от ужаса. Прямо на нее, чуть прищурившись, весело смотрели глазенки месячного ребенка. Хитро усмехнувшись, Фрэнк тут же закрыл глаза и, как полагается мальчику его возраста, снова ударился в плач.
— О господи, — прошептала изумленная женщина и, зажмурившись, помотала головой.
В следующую минуту она уже заботливо поправляла простыни, покачивала кроватку и тихо напевала колыбельную.
* * *
Замок Тавонтайров погрузился в ночь.
Сама скорбь вошла в комнаты вслед за гостями. Трагедия на охоте повергла всех в состояние растерянности и суеверного страха, причиной которого был прощальный взгляд умирающего. Вдова Уильяма уснула лишь после сильнодействующих таблеток снотворного из аптечки доктора Баркета. Сам доктор долго лежал в постели, ворочался, вслушиваясь в тишину замка. Наконец уснул и он.
Гаррет осторожно запер за собой дверь и, стараясь не шуметь, направился к выходу из замка. Флягу и бокал он тщательно вымыл, и теперь они покоились среди подобных им вещей в маленькой каморке под лестницей. Он ничего не забыл, не упустил ни одной мелочи и был на этот счет совершенно спокоен. Память у него была отменная, жаловаться на нее не приходилось. Он прекрасно помнил, как четыреста с лишним лет назад сэр Ричард возвращался с охоты в окружении друзей и слуг. По дороге к замку им повстречалась процессия из семи человек. Шестеро вооруженных всадников и один пеший, закованный в тяжелые кандалы. Лицо его густо покрывали кровавые подтеки, босые ноги были изрезаны об острые камни…
Гаррет помнил.
* * *
— Эй вы, стойте! — Ричард осадил коня, загородив дорогу.
Его попутчики окружили всадников со всех сторон.
— Кто вы? И кто этот человек? — властно осведомился Ричард своим зычным голосом, хорошо известным во всей округе.
— Мы слуги короля, ваша светлость, — вежливо пояснил один из стражников. — А этот человек преступник.
— Преступник? — усмехнулся Ричард. — В чем его вина?
— Он колдун, ваша светлость.
— Колдун? Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся сэр Ричард, и верные друзья тут же последовали его примеру.
— Он состоит в сговоре с дьяволом, ваша светлость.
Ответом был новый взрыв хохота.
— Разрешите нам проехать, ваша светлость. Мы спешим.
— Куда же, черт подери? — давясь от смеха, спросил Ричард. — Уж не к его ли хозяину? — Он ткнул пальцем в закованного в кандалы человека.
— Его ждет очищающий костер, — сурово пояснил стражник, дернув для убедительности за цепь.
— Ну-ка, молодцы, — скомандовал доблестный Тавонтайр. — Отпустите этого парня, пока я не рассердился по-настоящему.
— Но ваша светлость… — стражник не договорил, так как почувствовал у шеи недвусмысленное покалывание копья одного из охотников.
— Иди, колдун, ты свободен, — снисходительно разрешил сэр Ричард, когда слуги короля скрылись в дорожной пыли, поднятой копытами королевских лошадей. — Впредь не попадайся этим псам.
— Ваша светлость! — воскликнул колдун. — Вы спасли мне жизнь, и я хочу отблагодарить вас. Я бедный человек, но я ученый человек и могу то, чего не могут другие. Пожелай, и я исполню!
— Чего мне желать? — весело отозвался Ричард. — Видишь тот замок — он мой! Лес — мой! Звери в нем — мои! Оставь свои сказки, колдун, мне ничего не нужно. Все, что есть в жизни лучшего — это охота, риск и опасность. Таких бы жизней десять, и чтоб в каждый раз, как заново. Держи, колдун, ты меня позабавил. Прощай.
Сэр Ричард бросил к ногам оборванца кожаный мешочек, в котором звякнули монеты, и пришпорил коня.
