- Я готов с вами согласиться, но не думаю, чтобы наш народ пожелал рассекретить производство атомной бомбы.
- Об этом я и не говорю. Я имел в виду только обсуждение способов применения атомной энергии в мирных целях. Энергия и бомбы - вещи разные. Вы можете говорить о производстве энергии, даже не упоминая о ее взрывной силе и о получении плутония. Я думаю, что теперь вы и сами, наконец, поняли это.
- Комиссия понимает, а народ - нет.
Эрик улыбнулся.
- Почему же не растолковать ему?
- Так мы и предполагаем, конечно. Но пока у нас еще нет специальной комиссии, которая могла бы этим заняться. Сейчас у нас существует лишь небольшая группа, которая собирает данные для подготовки законопроекта. Разумеется, нам необходима комиссия для распространения сведений, но эту комиссию нужно организовать так, чтобы она могла заниматься и другими делами - ассигнованием средств на научные исследования в общегосударственном масштабе, а также контролем над производством бомб.
- А тем временем вы будете требовать, чтобы весь мир верил вашим добрым намерениям на слово?
- Почему же нет? Мы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны.
- А что если другие государства думают иначе?
- Значит, мы идем на риск, - любезным тоном ответил сенатор. - Но вот вы подчеркиваете важность развития атомной энергии. Именно это чрезвычайно нас интересует.
- Вы хотите, чтобы энергия была всеобщим достоянием или стала собственностью частных компаний?
- В зависимости от того, как будет лучше для страны. Послушайте, Горин, быть может, мы действительно ошибаемся. А вопрос назрел и требует неотложного решения. Как быть?
- Может быть, вы мне сами скажете?
- Что я могу сказать? Мы, к сожалению, не знаем. Поэтому-то мы и просим совета. - Сенатор вкратце рассказал Эрику о некоторых пунктах, которые предполагалось включить в новый закон о контроле над атомной энергией.
- Но ведь это, в сущности, то же самое, что было в первом проекте закона, - возразил Эрик. - Я не вижу почти никаких исправлений!
- Видите ли, все будет зависеть от людей, которые войдут в состав комиссии, - сказал Хольцер, многозначительно глядя на Эрика. - Нам нужен крепкий закон, который дал бы возможность хорошим людям, понимающим всю многосторонность проблемы, работать для общего блага.
- Или дурным людям - натворить уйму бед и несчастий?
- Тем больше оснований, чтобы эту работу взяли на себя настоящие люди.
Эрик рассмеялся.
- Вот это называется с больной головы да на здоровую! Вы хотите взвалить на других ответственность за свои ошибки!
Хольцер часто заморгал, стараясь сохранить хладнокровие.
- Что бы вы там ни говорили, но людям, интересующимся атомной энергией и обладающим соответствующей подготовкой, эта работа сулит блестящие перспективы. Вот у вас есть опыт работы в промышленности - это вам очень пригодится.
- Наконец-то мы добрались до меня, - улыбнулся Эрик.
- По-моему, мы все время говорили о вас, - возразил сенатор, взглянув на часы. - К сожалению, я должен идти. Вот о чем я попрошу: не могли бы вы письменно изложить мне ваше мнение о том, что и как нам следует делать, иными словами, написать небольшую докладную записку?
- Докладную записку? - протянул Эрик. - Ведь это потребует массу времени и труда.
- Хорошо, в таком случае не надо писать. Просто подумайте об этом, и мы еще раз поговорим. Давайте встретимся, как было условлено, - в четверг, в одиннадцать часов.
- Думать-то я буду, но ответьте мне на один вопрос, сенатор: почему вы пригласили меня?
Сенатор снова заморгал.
- Я... я не понимаю...
- Почему вы решили выбрать именно меня? Почему Эрик Горин, а не кто-нибудь другой?
- О!.. - Хольцер коротко рассмеялся от облегчения. - Потому, что ваша речь, так же как и все ваше прошлое, произвела на нас самое благоприятное впечатление.
- Это очень лестно, - сказал Эрик. - Но, видимо, речь моя оставила у вас не настолько сильное впечатление, чтобы принять мои советы.
- Все же мы считаем, что в своем выступлении вы обнаружили чрезвычайно здравые взгляды на проблему.
- Но не настолько здравые, чтобы убедить вас, - с любезной улыбкой настаивал Эрик. - Вы упомянули о моем прошлом. Что же именно, по-вашему, говорит в мою пользу?
Хольцер пожал плечами и сделал широкий жест.
- Общее впечатление. Мы, конечно, знаем о вашей работе в Колумбийском университете, и ваша деятельность в промышленности нам также достаточно известна - мы знаем о вашем сверхскоростном фрезере. Видите ли, у вас большой и разносторонний опыт. Другие этим похвастаться не могут. - Он встал. - Итак, до четверга. Жду вас у себя в кабинете. Давайте перенесем наше свидание на час дня и позавтракаем вместе?
Эрик кивнул.
- И начинайте думать, ладно?
- Я только этим и занимаюсь, - медленно улыбнулся Эрик.
9
Как только сенатор ушел, непринужденная уверенность Эрика моментально уступила место жгучему недовольству своим поведением во время этого разговора. Он злился на себя. Ведь он примчался в Вашингтон с одной только целью - получить это место, невзирая ни на какие соображения. Самое главное - работа и деньги, а все остальное - ерунда. Он поверил в эту истину с той ночи, когда умер Фокс. И все-таки, очутившись лицом к лицу с сенатором, он вел себя так, словно жизнь ничему его не научила. Он держался слишком неприступно. Возможно, это было бы неплохой тактикой для предварительных переговоров, если б сдержанность его была намеренной, но ведь это вышло нечаянно и, конечно, могло только ожесточить сенатора. А ведь Хольцер не дурак, и Эрик боялся, что после сегодняшнего разговора сенатор под внешней любезностью затаил вражду к нему. Если так, значит, Эрик испортил все дело. Он проклинал себя за дурацкое упрямство.
В машине по дороге к Тони Эрик без конца взвешивал то, что он говорил сенатору и что должен был бы сказать, потом вдруг сразу решил выбросить из головы эти мысли. Хорошо зная себя, он понял, что в таком состоянии совершенно бесполезно терзать себя противоречивыми доводами. Он слишком мало обо всем этом знает, чтобы прийти к какому-то окончательному решению, и сейчас никто ему так не нужен, как Тони. И очень хорошо, что до встречи с Тони он повидался с сенатором. Теперь Эрик уже с нетерпением думал о предстоящем вечере. Выходя из машины у подъезда высокого дома, Эрик твердо знал, что он хочет и что ему делать. Поднявшись наверх, он позвонил и еще за дверью услышал голос и смех Лили. Она сама открыла ему. На ней было серое шерстяное платье; светлые белокурые волосы были собраны на макушке в пучок и перехвачены черной ленточкой.
- Наконец-то, - сказала она, улыбаясь. - Мы давно уже вас ждем! Вы оказались таким скрытным, что в поезде мне и в голову не могло прийти, зачем вы едете в Вашингтон, пока мне тут не объяснили ваши истинные цели. Мне сказал об этом Тони. А вы отделывались от меня болтовней, подумать только! Ловко вы меня одурачили.
