заряд и зажигал шнур. Дерево прыгало вместе с корнями вверх и валилось головой в нужную сторону.
— Чистая работа! — одобрил Женька Кузьмин действия взрывников и договорился с ними, чтобы разбили под яром лед для прохода трубы.
Взрывники насыпали на лед немного взрывчатого материала и зажгли шнур, чтобы выкопать яму для главного взрыва. Осетр, спавший внизу, ощутил телом неприятный удар и попятился глубже в нишу от опасного места.
Взрывники готовили второй взрыв, но приехал Три Ниточки, отругал Женьку последними словами и прогнал взрывников. Они достали из ямы запал, а взрывчатку бросили и поехали дальше, сбивать деревья.
— Черт его знал? — оправдывался Женька.
— Бог рассудку не дал — беда неловко! — сердился Три Ниточки. — Плывет теперь твой Мишка вверх брюхом.
— Не должен бы… — жалел осетра Женька и сам себе не верил.
За бульдозерами по просеке пришли экскаваторы. Они шли друг за другом — три сразу, скребли мерзлоту роторами. За последним со дна готовой траншеи выступала вода, болото промерзло неглубоко, метра на два. Машины двигались тихо, нагревались от непосильной работы.
«Полтора года так едут… — размышлял Три Ниточки, наблюдая за экскаваторами. — Машины, и те устали…»
Экскаваторы оставили на земле след и ушли за реку, чтобы двигаться дальше к назначенному месту.
Три Ниточки в последние дни заторопил народ.
— Основная труба придет скоро, а мы — не у шубы рукав! — говорил старик и завел ночную работу.
Подводники теперь тоже работали на дюкере, обшивали заизолированную трубу досками. Чтобы не повредилась при движении, приворачивали на хомуты понтоны.
— Самое неприятное снимать их, когда протянут трубу, — рассказывал старшина Михайлов водолазам и тщательно мазал болты хомутов солидолом. — Бьют в лед, как из пушки, зацепит — поглядеть не на что будет…
Понтоны делали из тех же труб, обрезали кусок, заваривали дыру заглушками и укладывали поплавок сверху на основную трубу, чтобы не очень прогибалась в воде.
Понтонов было четырнадцать — труба над трубой, только верхняя с разрывами.
— Намаемся мы с этими поплавочками! — вздыхал Толя Чернявский и говорил Женьке, чтобы не туго заворачивал гайки.
Трубу повезли в марте, когда дни стали подлиннее и не так холодно. Три Ниточки известил начальство телеграммой и засел у лебедки рядом с полевым телефоном, чтобы передать указания на другой берег.
— С богом, стало быть, — сказал он, хотя в бога не верил.
Все свободные люди стояли на льду и смотрели на дюкер, опутанный канатом, толщиной в руку.
«Только бы не лопнул…» — думал Женька.
— Давай полегоньку, — сказал Три Ниточки в телефон лебедчикам охрипшим голосом.
Дюкер — длинная через всю реку труба — на другом берегу зашевелился и пополз незаметно по каткам к срубленному бульдозерами яру, чтобы уйти в прорубь и выплыть через несколько дней к многотонной лебедке, которая его тащила.
Труба шла легко, голова ее уже спустилась под лед, и старик остановил движение, чтобы осмотреть механизмы, работавшие под сильной нагрузкой.
Люди отдохнули ночью от нервного напряжения и утром снова взялись за работу. Лебедка заскрипела и натянула трос, но труба не двигалась.
— Стой! — приказал Три Ниточки. — Порвать трубу можно!..
«Упереться ей не во что, — размышляла Нина Сергеевна, она сидела у телефона рядом с трубой. — Шла свободно…»
— Трактором, может, толкнуть сзади? — предложила она выход.
Приехавшие корреспонденты приготовились, чтобы заснять движение трубы, но снимать было нечего.
— Давай, пожалуй! — сказал Три Ниточки в трубку Нине Сергеевне, холодея от нехороших предчувствий.
Дюкер подтолкнули вперед тракторами метра на два, трос ослаб, скрутился подо льдом петлей и порвался, когда пустили лебедку.
— Все верно! — сказал корреспондентам Три Ниточки, вздохнул и пошел в вагон, чтобы побыть одному.
Водолазы два дня искали концы, потом вытащили их на лед машинами и стянули петлей.
— Мишка-то живой? — спрашивала Женьку Анюта, когда он являлся ночью домой.
— Живой, чего ему сделается? — говорил Женька и засыпал с ложкой в руках, истощенный непосильной работой.
«Отлупили бы его чем-нибудь, чтобы ушел», — думала Анюта, раздевала и укладывала Женьку, а сама шла кормить голодных корреспондентов.
Корреспонденты были злые, ругались, что задерживается командировка, обещали прислать Анюте фотографии, чтобы лучше кормила, и записывали что-то в блокнотах. Анюта рассказала им про осетра, корреспонденты обрадовались, что водолазы сохраняют ценную рыбу, записали все в блокноты и уехали в тот же день, как труба вышла к лебедке.
Три Ниточки проводил корреспондентов и велел отдыхать всем четыре дня. Люди нагрели в тазах и другой подсобной посуде воду, смыли с себя трудовую грязь и стали отдыхать, кто как хотел.
— Куда мы теперь, Коля? — спрашивала Нина Сергеевна Михайлова, она трясла над электрической плитой короткими волосами, сушила после мытья.
Старшина лежал одетым на постели, читал книгу и не обратил на слова жены должного внимания.
— Куда-нибудь пошлют, — сказал старшина. — Понтоны еще сковырнуть надо…
Нина Сергеевна не стала больше беспокоить мужа: ей было все равно, куда ехать, только бы с ним, даже если и придется всю жизнь сушить голову над плитой.
Анюту тоже интересовал вопрос дальнейшей жизни, потому что женщины всегда любят, чтобы был постоянный дом и все, как у людей.
— Как сообщил нам начальник отдела транспорта нефти Министерства нефтяной промышленности СССР товарищ Ефремов, работы хватит, — сказал ей Женька и протянул газету, — читай.
«В перспективный план развития СССР внесена еще одна важная деталь. Закончены экономические расчеты, связанные со строительством крупнейшего нефтепровода Усть-Балык — Дальний Восток, протяженностью 6,5 тысячи километров…» — прочитала Анюта.
Водолаз Женька Кузьмин уже заразился бациллой бродячей жизни, и Анюта вздохнула, потому что куда иголка, туда и нитка…
Старик Мочонкин Иван Прокопьевич писал в это время письмо начальнику отряда Назарову в Москву, чтобы отпускал на пенсию.
«…За меня тебе искать никого не надо, — успокаивал начальника Мочонкин. — Нина Сергеевна показала себя настоящим работником, и деваться ей некуда, потому что вышла замуж за старшину водолазов Михайлова Н. И., которого ты тоже хорошо знаешь…»
«В Николаев поеду виноград разводить», — решил Три Ниточки. На неделе он сходил в деревню к ханту, чтобы сказать об отъезде и проститься навсегда, но браконьер выбыл. Дом стоял пустой и холодный.
9. Последний понтон
В марте водолазы стали снимать понтоны. Лед гудел на многие километры и трескался от тяжелых ударов.
Ошалевший осетр мотался по траншее, мешал работать.
— Подойдет и трется, как свинья, а у меня понтон на соплях держится! — ругался Толя Чернявский.
— Не троньте его! — предупреждал Михайлов. — Замор, вода горит, видал в прорубях, сколько малька дохлого? Вот и волнуется рыбина…
— Жить ему негде, — сообщал Женька заинтересованным людям. — Нишу-то завалили…
Четырнадцатый понтон достался Женьке.
— Смотри шланги! — предупредил Михайлов.
Женька спустился на дно, нашарил на понтоне
