— Это вы, товарищ начальник, от медицинской безграмотности, — нахально объявил Примус. — Ведь еще бывают случаи, когда огуречик не работает или, скажем, у семейной пары все хорошо, ну просто прекрасно, а с детьми, как ни бьются, ничего не получается. Хоть в две смены по-стахановски работай! Вот тут-то специалисты посильную помощь и оказывают.
— Личным примером? — хмыкнул Нечаев.
— Уточню и доложу, — пообещал Примус. — Но это еще не все, товарищ начальник. Я в морг к трупорезам забежал по дороге, хотел копию акта вскрытия и освидетельствования взять. А там уже гистология готова. И вот что интересно, товарищ начальник, в крови у нашего покойничка обнаружены следы сильнодействующего препарата. При инъекции таких препаратов человек ощущает приток сил, переоценивает свои возможности, а главное — становится болтлив.
— Пытали? — задумчиво спросил Нечаев.
— Похоже, — кивнул Евграфов.
— Да, — вздохнул начальник убойного отдела. — На бытовуху это не похоже. Это что же получается? Нашего потерпевшего пытали, потом вульгарно прирезали ножом…
— Его собственным ножом, — быстро вставил Примус. — Я показывал фотографию коллегам, с которыми он на пикники выезжал, признали — его ножичек.
— Собственным ножом, — повторил Нечаев. — Потом поехали к нему на работу, все там перерыли, похитили несколько историй болезней… Ну, и картиночка вырисовывается, такого у нас давненько не было. Что скажешь, Коля?
— То и скажу, — нарочито пригорюнился Примус. — Сдается мне, это «глухарь», гражданин начальник, и он уже токует! Кстати, я со следователем разговаривал. Яйца, овитого змеей, в квартире не было, это он точно помнит. И я так думаю, вещичка оригинальная, она бы обязательно бросилась в глаза. А коли такого не случилось, то ее, скорее всего, в квартире уже не было.
Глава пятая
Неделя работы по убийству Медника ничего не дала.
Евграфов провел сверку документов в гинекологическом отделении больницы. Старшая сестра Вика Строева и в самом деле оказалась довольно милым созданием, крайне циничным и прагматичным. В первый же день, встав с клеенчатого дивана, стоявшего в ее кабинете, и поправив халат, она безапелляционно заявила:
— Потрахаться с тобой, Коля, можно, но в любовники ты не годишься!
— Это почему? — несколько обиженно поинтересовался Примус.
— Денег вам, ментам, мало платят. Любовник должен подарки дорогие дарить, в кабаки даму сердца водить… А с тобой всю оставшуюся жизнь придется сухое вино по кабинетам пить и у знакомых ключики выпрашивать от квартиры или дачи.
Поцеловала его в щеку и примирительно предложила:
— Ну, будем работать?
Через час они уже знали, чьи истории болезни исчезли после взлома отделения.
— Я сейчас карточки принесу, — сказала Вика.
Исчезли истории болезней женщин, данные которых Примус занес в отдельный списочек вместе с адресами:
Бекталова Анна Гавриловна, полных лет 27, Коршунова Галина Григорьевна, полных лет 36, Фастова Татьяна Николаевна, полных лет 32, Новикова Анна Сергеевна, полных лет 34, Редигер Анна Густавовна, полных лет 30, Гриц Елена Васильевна, полных лет 28.
Все они подверглись искусственному оплодотворению.
— Слушай, Вика, — Евграфов разглядывал список, — а данные о донорах есть?
— Нет, — сказала старшая сестра, устраиваясь к нему на колени и просматривая список. — Данными о донорах владел только Илья Николаевич.
— Но это неправильно! — Примус провел свободной рукой маленькую разведку, которая выявила полную благосклонность партнерши. — Он ведь мог заболеть, под машину попасть! Да мало ли что могло случиться? А у вас там совместимость, резус-факторы, группы крови, верно?
— Все это есть на карточке, — пробормотала Вика, расстегивая халатик. — Фамилии донора нет. Да, не озирайся ты, Колечка, испуганно, я дверь заперла и Машке сказала, чтобы нас не беспокоили, — щелкнула Примуса по носу и тихонько добавила: — в связи со сложностью выполняемой работы!
Позже, провожая Евграфова к выходу, Вика смешливо глянула ему в глаза.
— Ты уж заглядывай, Коля.
— Ты же сказала, что я в любовники не гожусь? — удивился Примус.
— Я же не сказала, что ты вообще ни на что не годишься, — хихикнула Вика и на мгновение прижалась к нему боком, жаркость которого ощущалась даже через халат. — Фиг с ним, сойдет и сухач с коробкой конфет!
Евграфов направил на каждую из женщин задание на производство установки по месту жительства, а сам занялся другими делами.
Ему удалось установить человека, столь нелестно отозвавшегося о Меднике на поминках. Им оказался младший научный сотрудник одной из лабораторий Института физиологии человека Михаил Соломонович Пинхасик. В институте его иногда называли «кружаным» — Пинхасик всегда был полон идей, подчас весьма оригинальных, но не отличался усердием, которое могло бы огранить камень идеи до бриллианта научной гипотезы.
— А что я? — удивился Михаил Соломонович. — Разве я такое говорил? Говорил? А где? Не может быть, разве это место для серьезных разговоров? Ах, вы утверждаете, что я все-таки сказал?
Кустистые брови на лбу образовали задумчивый угол.
— То-то мне ваше лицо показалось знакомым, — сказал он Примусу. — А вы, значит, при этом разговоре присутствовали? Я вас помню, молодой человек, вы еще делали вид, что заняты делом, хотя любой нормальный человек, прежде чем приступить к нему, обязательно расстегнет ширинку. А вы этого не сделали, из чего я заключил, что наш разговор интересует вас куда больше, чем сохранность ваших джинсов. Вы не обижайтесь, молодой человек, на правду грешно обижаться.
Значит, вы говорите, я очень нелестно отозвался о Меднике? Не буду спорить, но вам не кажется, что человек имеет право на собственное мнение? Ах, вы считаете, что для такого мнения нужно иметь какие-то основания? Я вас правильно понял? А у меня были такие основания. Были, и все.
— Так поделитесь, — сказал Примус. — Ведь человека убили.
— Человека? — брови взлетели на середину лба. — Хапугу, молодой человек! И я не уверен, что это убийство надо обязательно раскрывать, ведь могут пострадать хорошие люди!
— И все-таки, — упрямо гнул линию Примус. — Хотелось бы услышать что-то более конкретное. Вы говорите общие слова, Михаил Соломонович, любого человека можно так обвинить. Виновен, мол, и все дела! Вы ведь ученый, Михаил Соломонович, знаете, что любая теорема требует доказательств.
— Это вы мне говорите? — брови Пинхасика сошлись над переносицей. — Мне? Между прочим, молодой человек, то, что я сказал, совсем не теорема. Это аксиома, слышите меня, ак-си-ома! Знаете такое слово? В отличие от теоремы, аксиома не требует доказательств. Но если вам нужны доказательства — извольте! Ваш хваленый Медник опубликовал с Башлачевым серию работ во французском «Вестнике». Между прочим, неплохие работы. А когда Башлачев обратился по поводу гонорара, ему объяснили, что весь гонорар получил Медник. Представляете? Это порядочно? Вот видите, вы со мною соглашаетесь! А история с продажей машины Сомову? Что? Вы не знаете этой истории? Интересно у нас расследуются дела! Медник продал свою старую «десятку» Сомову из административно-хозяйственного отдела. Они оформили все через комиссионный магазин, а когда Сомов стал забирать машину, оказалось, что Медник снял с нее кондиционер, японскую автомагнитолу и разные мелочи, которые делают машину привлекательнее. Я вам прямо сказал — хапуга! Ничего святого нет у человека! Он и из института потому ушел, что за длинным рублем погнался! Не секрет, что институт испытывает определенные финансовые трудности, некоторые направления пришлось временно сократить, а наш Медник уходит! И куда он уходит, разрешите полюбопытствовать? А он в абортарий идет, на передний край капиталистического производства. Два пальца, понимаете ли, в бабу сунул, пятьдесят баксов в кармане. И не говорите мне, что он с директором во взглядах не сошелся. Раньше он с ним прекрасно сходился…
