— Живой…
Лоусон наконец рассмотрел свою неожиданную, знакомую и пришел к выводу, что она симпатичная, но то ли больна, то ли смертельно устала — даже азарт и напряжение схватки не разогрели ее бледного лица с чуть заострившимися скулами. Насильники разорвали на ней блузку, и оттуда беззащитно выглядывали неожиданно полные для ее худобы груди.
Девушка заметила взгляд Генри, с вызовом сказала:
— Теперь я по всем правилам должна отдаться спасителю? Вы это хотите сказать?
Лоусон улыбнулся.
— Нет, мисс… — Он сделал паузу, надеясь услышать ее имя, но девушка молчала, и Генри полушутливо закончил: — Давайте на этот раз нарушим стереотип. Я устал, и у меня сегодня куча неприятностей… Поэтому единственное, чего мне сейчас хочется, это поскорее попасть домой. Нам не по пути?
Девушка тоже улыбнулась, подала сухую узкую ладонь.
— Айрис. Тридцать два года. Незамужняя. Работаю архитектором. Я, кстати, участвовала в проектировании этого дома.
Лоусон назвал себя и добавил:
— Получается, мы оба причастны к постройке Вавилона. Я — Посредник. Припоминаете? Обо мне в свое время много писали в газетах.
— Мне не понравился ваш рассказ, — ответила Айрис, застегивая куртку. — Я еще подумала тогда: и чего он, то есть вы, так выпендривается? Я не люблю, когда с богом ведут себя по-панибратски.
— Вы верующая? — удивился Генри.
— Ни капельки.
Айрис достала сигареты, протянула пачку Лоусону.
— Вообще-то, я не курю… Когда перенервничаю… — Она брезгливо взглянула в сторону распростертого тела насильника, затянулась. — Пойдемте отсюда. Я живу на самой верхотуре, как и вы. Нам еще идти и идти.
Они двинулись вверх.
«Ну и денек, — подумал Лоусон. — Сначала меня распял Бирс, затем эта девица… тридцати двух лет. Всем что-нибудь не так. Идите вы ко всем чертям! В конце концов литератор не лакей, чтобы угождать всем и каждому».
Лестница, особенно площадки, оказалась довольно густо заселенной. Несколько раз им попадались бездомные, которые обычно почему-то держались поодиночке и в большинстве своем отсыпались, закутавшись в тряпье. Потом они прошли мимо парочки. Лохматые возлюбленные лизались равнодушно, чуть ли не сонно — похоже было, что до грехопадения дело из-за лени вообще не дойдет.
— Представляете, сколько здесь народу обитает? — спросила Айрис. — На каждой площадке — восемь квартир. В среднем по три человека… Ужас! Все, кто дома, кто добрался домой, — затаились. Жгут свечи или укладываются спать. Мне кажется, что горожанин без электричества все равно, что Робинзон без острова. Иди ко дну и не бултыхайся.
Заслышав их шаги, из коридора выглянул человек лет пятидесяти с невыразительным мелким лицом и черными блестящими волосами, зачесанными на пробор.
— Пиво, сигареты, жевательная резинка, — негромко предложил он, выступая из тьмы коридора. Это был человек-киоск, с ног до головы облепленный карманами, из которых торчали разноцветные банки, коробки, флаконы. — Есть хорошее виски.
Человек-киоск наклонился к уху Лоусона, доверительно шепнул:
— Есть также свежий «товар»… Не интересуетесь?
— Бог миловал, — ответил Генри и взял Айрис под руку, чтобы назойливый торговец не прицепился и к ней.
— Мистер, мои люди работают еще на восьмидесятом и сто двадцатом этажах, — крикнул им вдогонку человек-киоск. — Если что понадобится… У нас, в принципе, можно купить все. Как в супермаркете. В любое время дня и ночи. Запомните это, мистер…
— Видите, все удобства, — засмеялась Айрис. — А мы и не знали, какой в нашем доме сервис…
Она приостановилась, прижалась на миг к Лоусону.
— Извините меня. Я не права. Во всем, во всем… Меня до сих пор колотит от страха и омерзения. Если бы не вы… Я вела себя как глупая девчонка. Вместо благодарности — надерзила, раскритиковала рассказ… Вы мужественный человек и хороший писатель. Вы мне нравитесь, Генри.
— Ну вот, — засмеялся Лоусон. — Теперь я, как честный человек, должен на вас как минимум жениться. Вы не устали?
— Нет. Но я уже сбилась со счета. На каком мы этаже?
— Сорок восьмом.
На лестнице вдруг послышался громкий мужской голос. Путники остановились, прислушались.
Я отдохнувший взгляд обвел вокруг,
Встав на ноги и пристально взирая,
Чтоб осмотреться в этом царстве мук.
Мы были возле пропасти, у края,
И страшный срыв гудел у наших ног,
Бесчисленные крики извергая.
— читал неизвестный, спускаясь вниз.
Вот он и сам — седой плешивый старик с мешком за плечами. Одет в старое коричневое пальто и такого же цвета замшевые сапоги. В петлице пальто искусственный цветок.
— Опять здесь люди! — вскричал старик, завидев Генри и Айрис.
Он поклонился им, затем не без позы выпрямился. Лоусон сразу заметил в глазах старика сумасшедшинку, которую не раз видел в бытность свою журналистом. Психические больные почему-то обожают шляться по редакциям. Их легко узнать по некой суетливости движений и взгляду — отсутствующему, уходящему за пределы объекта. Лоусону в таких случаях всегда хотелось оглянуться — не стоит ли кто за спиной.
— Здравствуйте, путники! — пророкотал Старик хорошо поставленным голосом.
Вы так же, как и я, погрязли в заблужденье,
Что путь вас приведет к Земному Раю.
Но Рая нет, есть только Восхожденье.
Как человек, познавший все, считаю:
Вся наша жизнь — Чистилище и Ад.
Блажен, кто на спасенье уповает.
— Кто вы? — спросила Айрис, на всякий случай снова прижимаясь к Лоусону.
Старик от этого простого вопроса вздрогнул, прикрыл полоумные глаза и зачастил, сбиваясь с прежнего поэтического размера:
— Я сын Флоренции далекой… Служил республике, входил в совет приоров… Изгнан, заочно осужден на смерть… Но главное, о боже правый, по зову Беатриче я прошел страну теней, познав все круги Ада… Я — Данте Алигьери, вот мой труд…
Старик опустился на колени, стал развязывать мешок.
— Он что, сумасшедший? — встревожилась Айрис.
— Не более чем я, — улыбнулся Генри. — Просто он решил не сушить мозги и не изобретать велосипед, а взял готовое.
Старик достал из мешка пачку исписанных листов, протянул Лоусону. Тот заглянул в них, подтвердил:
— Да, «Божественная комедия». Есть тут, правда, кое-что и свое. Так сказать, в стиле Данте…
Старик поднял руку, призывая к молчанию, ткнул в их сторону пальцем:
Пусть память ваша не пройдет бесплодно
В том первом мире, где вы рождены,
Но много солнц продлится всенародно!
Скажите, кто вы, из какой страны;
Вы ваших омерзительных мучений
Передо мной стыдиться не должны.
— Ад перед вами, путники! — добавил старик, переходя на прозу. — Вся наша жизнь — не более чем ад. Спускайтесь! Путь открыт…
