Но ни динамитных шашек, ни голодных хищников со скверным характером в помещении не обнаруживается, и вообще обстановка там на удивление домашняя и нетронутая — ковер на полу, телевизор на месте, мебель выглядит вполне безобидно, умиротворяюще журчит вода, добавляя обстановке безмятежности и спокойствия.
Но Конти — воробей стреляный, его на умиротворенной мякине не проведешь! Он переступает порог на цыпочках, словно выступивший на свою первую тропу войны начинающий ирокез — шаги бесшумны, фигура напряжена, глаза настороженно обшаривают окрестности. Вдруг взгляд его натыкается на что-то весьма неожиданное, и лицо принимает несколько озадаченное выражение. Он делает пару осторожных шагов к заинтересовавшему его предмету, лицо по-прежнему озадаченное.
Это фонтан.
Он торчит прямо посреди холла с наглым видом, словно хочет этим доказать, что находился здесь всю свою жизнь, и находиться где-то там еще не имеет ни малейшего желания. Круглый бетонный бассейн метров трех в диаметре и ничем не завуалированная ржавая металлическая трубка, чуть смещенная от центра, потому что в центре это сооружение украшено гипсовой девицей с обломками весла. Из трубки течет жидкая и довольно ржавая струйка, это ее умиротворяющее журчание мы слышали раньше (при переводе камеры на фонтан журчание становится громче).
Конти приближается к фонтану.
Он еще насторожен, но уже не так напряжен, как раньше. Видно, что какой-то там фонтан никак не входит в категорию того, из-за чего он так нервничал, открывая двери. Он недоверчив и удивлен, но не испуган, так как явно ожидал чего-то куда более масштабного. Брови его приподняты в веселом недоумении: «Как, и это — все? Мельчаем, однако!».
Окончательно расслабившись, он обходит вокруг фонтана, глядя на гипсовую уродину почти с любовью. Что-то насвистывает. Пытается сунуть в воду палец, и еле успевает его отдернуть от щелкнувших в миллиметре зубов — в воде живет кто-то мелкий и злобный, не терпящий вторжения на свою территорию.
Но даже это не в состоянии испортить Конти настроение. Он смеется, тряся оцарапанным пальцем, грозит им девушке с веслом. Потом подмигивает ей, как старой приятельнице, с которой у них есть совместные секреты, и достает из бара пузатую бутылку и бокал. Выражение лица довольное и предвкушающее («Это надо отметить!»).
Налив себе половину бокала, ставит бутылку на место.
Улыбается.
И в этот миг откуда-то сверху раздается мяукающий плач новорожденного…
Конти замирает, роняя бокал в фонтан — там сразу же возникает подозрительная возня, вода закипает, а со дна доносится явственный хруст пережевываемого стекла, — и мигом теряет всю свою самоуверенность. Словно потомственный команч, обнаруживший на фамильном томагавке печать: «Сделано в Китае».
Крик ребенка повторяется с новой силой, обрывается, но остается какой-то слабый звон, он почти незаметен, но с каждой секундой становится все явственнее.
Конти взбирается по лестнице на второй этаж медленно, как паралитик, на заплетающихся ногах, тяжел цепляясь за перила. Дверь в кабинет открыта, квадрат яркого света падает в коридор. Сам кабинет выглядит непривычно. Стол теперь выдвинут на середину и завален книгами. Некоторые из них открыты, другие сложены стопками или просто разбросаны по полу.
Здесь собраны анатомии всех размеров и уровней сложности, от учебника для седьмого класса до «Медицинской патологической» Резерфорда, «органическая химия» высовывается из-под Дарвиновской «Теории происхождения видов». Большая медицинская энциклопедия лежит, раскрытая, на самом верху этой кучи, ее огромные страницы закрывают полстола. На них брошена детская косынка — алая, в черный горох, по краям отороченная легкомысленными кружавчиками.
Именно на этой косынке, лежащей поверх страниц энциклопедии, и расположилось очаровательное черноволосое и черноглазое новорожденное существо, болтающее в воздухе пухлыми розовыми ножками и сосредоточенно пытающееся загнать в рот кулачок.
(Звон и свет нарастают…)
Ликующая Воображала выныривает из-под стола с какой-то книжкой, тычет пальцем в раскрытую страницу, кричит восторженно, перекрывая нарастающий звон:
— Я ее не украла! Да! Я сама ее сделала! И она — настоящая!!! Настоящая, понимаешь?! Не кукла, не макет! Я придумала ее по всем правилам! Как положено! Каждый хрящик, каждую клеточку! Она настоящая!.. Настоящая…
Усилившийся звон перекрывает ее слова. Все это время камера не отрывается от лежащего на столе ребенка, но свет тоже нарастает до вспышки, и уже ничего не разобрать, только белая ослепительная пелена и невыносимый звон…
Смена кадра
Звон падает, но не до конца, остается где-то на самой границе сознания остаточным напряжением. Сквозь него уже слышна «Воздушная кукуруза» — быстро, уверенно, негромко. Освещенность тоже снижается до нормального уровня.
Стол абсолютно пуст и отодвинут к стене. Конти (с усами и очень усталый) встает, тяжело о него опираясь. Говорит, глядя в окно:
— Нет.
(Во время последующего разговора звон временами нарастает, потом снова снижается, но не исчезает совсем, снова усиливается, волнами, ритмично, неостановимо…)
Некоторое время слышен только этот звон, потом Врач взрывается негодующим криком:
— Что значит — «нет»?!! Вы же не понимаете! Просто не понимаете! О, Господи!.. Вы же обыватель! Простой обыватель! Неандерталец, в руки которому попал компьютер! Что может сделать с компьютером неандерталец? Разве что ударить по голове другого неандертальца! Почему, ну почему сенсационные, прямо-таки эпохальные открытия вечно оказываются в руках неандертальцев!?
Улыбка у Конти невеселая:
— Полагаю, вам больше не о чем говорить… с неандертальцем.
Врач неожиданно снова бросается в атаку с отчаянием человека, у которого отбирают только что найденный им выигрышный лотерейный билет. Он хватает Конти за лацканы пиджака, жестикулирует, суетится, вцепляется пальцами в редкую шевелюру.
Но все-таки пятится.
Пятится, сначала — из кабинета, потом — по лестнице, через холл, оттесняемый устало молчащим Конти к входной двери.
И все это время он не перестает бормотать, быстро, бессвязно:
— Вы не понимаете, Боже мой, просто не понимаете! Такой шанс! Раз в сто лет! Что там сто… тысячи… Еще никогда не было возможности лабораторного исследования… Вы не понимаете, вы просто не можете понять всего значения… вклада… влияния… У меня есть связи… Мы вошли бы в историю, такое не забывается, хоть это-то вы понимаете!? В конце концов, это же просто опасно, смертельно опасно для неспециалиста! Ей не будет плохо, поймите, ее права никто не собирается ущемлять! Нельзя зарывать таланты в землю, это просто нечестно! Нечестно и по отношению к ней самой, и по отношению к другим людям, к вашим соседям, которые ничего не подозревают… Как вы можете смотреть им в глаза, зная, что в любой момент… Я понимаю, столько лет… Вы уже привыкли один… Сразу это нелегко… Но я не тороплю! Подумайте!.. Прошу вас, подумайте как следует! Я еще приду, и тогда мы поговорим!..
