Метафора была эмоциональной, но я вынужден был признать, что и сам чувтвовал то же самое. Вместе с тем, однако, мне подумалось что ещё оставалось место для размышлений.
— Всё это всего лишь домыслы, — сказал я. — Есть одна вещь, которую мы не понимаем. Если люди здесь — всего лишь беспомощные интрументы в руках паразита, то зачем город? Зачем стены? И не забывайте, что достаточно многое в отношении этого паразита является нашим домыслом. Сто лет назад это был просто вид паразитирующий на различных других видах. Теперь, убеждены мы, он приспособился к человеку, его клетки не только научились маскироваться под нервные ткани человека, но и собрали эти ткани в мыслящие мозги, и эти мыслящие мозги одержали верх над мыслящими мозгами их хозяев. Это сплошные домыслы… И это граничит с невероятным.
— Как домысел, — возразил Натан, — это невероятно. Но это не домысел. Это то, что мы видим. Даже без свидетельства Мариэль у нас достаточно материала для такого вывода. Эго выказал крайнюю враждебность по отношению к идее генной инженерии — безусловно, это может быть своего рода экологической моралью, но мне это показалось проявлением прорвавшейся обеспокоенности. Эго сам не принимает никаких решений — они должны быть согласованны с чем-то, называющимся «Сам». Даже наименования являются показательными — эго — всего лишь часть психики, сам — это всё. Как если бы его разум существовал паралельно с другим.
— Паралельно, — прервал я, — не обязательно означает под контролем. Возможно выросший паразит развил свой собственный мозг, своё собственное сознание… Но даже это не означает, что один должен доминировать над другим. Это может быть своего рода сотрудничество симбиоз. Этот паразит является осмотрительным, не забывайте этого… Он старается избегать снижения эффективности организма своих хозяев.
— Но есть ещё одна вещь, которую он сказал, — продолжал Натан. Быть может самая показательная. Он сказал: "Наша Нация не уждается в автократии, а Бог не нуждается ни в каких жрецах". А теперь подумайте, почему Нация не нуждается в автократии или Бог — ни в каких жрецах? Может быть, потому, что Нация управляется снаружи, и её Бог сидит на плечах каждого отдельного мужчины, женщины или ребёнка. И я заметил, что забота паразита о своих хозяевах принимает довольно таки станные формы — вроде лишение пола касты воинов и гражданских служащих, например.
— Он сказал и другое, — напомнил я Натану. — Он сказал, что Сам является коллективной волей… быть может, коллективной волей человеческого разума и разума пасажира.
— Поставил бы ты на кон свою жизнь в таком споре? Или свой разум?
— Они уже на столе, — заметил я. — Таковы ставки, нравится нам это или нет.
Аргумент не был жестоким — мы пытались прояснить положение вещей, а не разорвать друг другу глотки. Но комната каким-то образом создавала напряжённую обстановку. Мы все были почти на пределе. И все напуганны, не смотря на то, что Натан сказал нашему любезному хозяину.
Я открыл дверь на балкон и вышел наружу. Я надеялся, что мне удасться посмотреть вниз и увидеть весь город, раскинувшийся подо мной, расходящийся во все стороны. Но внутренняя стена была слишком высокой. Всё, что я смог увидеть, это затенённые сады и несколько смутных огоньков в строениях внутри последней стены. Слабые звуки города по-прежнему ничего мне не говорили.
Здесь мы, подумалось мне, торчим, словно на вершине муравейника. Посторонние в чужом гнезде. Пленники воинской касты. Другие касты должны быть различными категориями рабочих. Различающихся цветом своей одежды. Но каких рабочих? Рабов? Автоматов? Сколько из них относятся к среднему роду? В конце концов, в этом есть смысл… так же, как есть смысл в муравейнике. Несколько трутней могут обеспечить необходимое количество спермы для поодержания роста общества. Конечно, нельзя иметь человеческую матку, которая откладывает за раз тысячу яиц, поэтому должен существовать определённый источник воспроизводства или особая каста женщин, или же все женщины определённой возрастной группы. Просто, эффективно… Одним словом — Утопия.
Внизу открылась дверь, и с пол дюжины человек вышло на дорожку и направилось к воротам. Они делали это молча, словно один человек. В свете, который просочился через дверь, покак она была открыта, я увидел, что они были одеты, как и темнокожий человек, бывший нашим сопровождающим, странную серебристую одежду. Другие представители его ранга — вероятно, он был с ними. Слуги, как он охарактеризовал их.
Меня заинтересовало, куда они направлялись. В город, чтобы провести плебисцит, вероятно. Натан вышел, чтобы присоединиться ко мне, и увидел их, скрывающихся среди деревьев.
— Нежели, всё уже решено? — Спросил он. — Я думал, что это расписанно так, чтобы занять всю ночь.
— Возможно, всё ещё только начинается, — сказал я.
— Никакой возможности положить эому конец, — проворчал он.
— А если бы мы и могли? — Возразил я. — Если бы мы смогли добраться обратно до корабля? Что тогда? Убираться на Землю и просить их прислать военную силу?
— Мы не пожем воевать с этой штукой сами, — сказал он. — Разве не так?
— Не знаю, — ответил я. — Слишком многого я не знаю. Мне не нравится мысль удирать от этой ситуации, не узнав ничего больше.
— Узнавание ещё немногого может стоить Земле всего, что мы уже знаем, — напомнил он мне. — Мы и так уже совершили преступную глупость — мы должны были захватить с собой радио, чтобы иметь возможность передавать всё Конраду.
— Если бы мы только подумали, — произнёс я с иронией, — мы могли бы оставить ему запечатанный приказ, который должен был быть открыт только в том случае, если бы мы не вернулись. Так всегда поступают в мелодрамах.
Он грустно посмотрел на меня. — Если бы это была мелодрама, проговорил он, — тогда стратегия паразита состояла бы в том, чтобы захватить тебя, меня и Мариэль, заставить нас принести его на корабль, затем захватить всех остальных. Затем он направил бы корабль обратно к Земле и начал бы завоёвывать всю человеческую расу. Если бы это была мелодрама.
— А это…? — Спросил я его.
Он повернулся и вошёл обратно внутрь. Я последовал за ним, закрывая за собой дверь. Мариэль по прежнему сидела на кровати, привалившись спиной к стене, пристально следя за нами. Она слыхала каждое слово.
— В мелодрамах, — сказала она, — враждебные чудовища не проводят всю ночь, принимая решение. Они всегда знают, что делать.
Она была права. Сам решал. Это означало, что имелась некоторая неопределённость в ситуации.
