Из памяти внезапно непонятно почему выплыла то ли уместная, то ли не очень уместная очередная цитата, на этот раз из мудрой книги для детей. В далекие времена мне казалось, что чужие мысли помогают жить, а возможно, так оно и было; однако жить с чужими мыслями не более комфортно, чем носить одежду с чужого плеча: вроде бы и удобно, вроде бы и не жмет нигде, но - чужое. А надо бы иметь и свое...
"Ты сам виноват, Иа. Ты же никогда ни к кому из нас не приходишь. Сидишь как сыч в своем углу и ждешь, чтобы все остальные пришли к тебе. А почему тебе самому к нам не зайти?"
Я, наверное, все-таки не сидел как сыч. А вот о том, чтобы зайти, как-то и не думал.
И вот ведь что интересно: они не только общались со мной теперь, они даже выручали меня, и они же направили меня на очень рискованное дело. "В крайнем случае, уничтожим Плоды Смерти вместе с городом", - сказала бесстрашная Донге, камикадзе Донге. И я так никогда и не узнаю, что же скрывается за плавно-извилисто-певучим словом "Иллолли"?.. Смерть-то ведь будет настоящая, не такая, как в спектакле или кино.
Впрочем, ну и что из того? Не живем ли мы постоянно с мыслями о грядущей смерти, не пронизывает ли мир каждого из нас постоянное сознание ее неизбежности? Человек присутствует на свете для того, чтобы умереть. Человек одинок. Человек обращен в прошлое. Еще одна Триада, в противовес той, другой, такая же всеобъемлющая и данная от века: Ужас смерти - Одиночество - Память.
Цитаты были уже готовы прорвать плотину и хлынуть бесконечным потоком, но я, собрав все силы, успел все-таки удержать их. Тем не менее, кое-что ухитрилось просочиться, и я рассматривал теперь эти быстро высыхающие лужицы неуничтожимой Триады.
"Нам надлежит познать, что все, что возникает, должно быть готово к страданиям и гибели". Ницше. "Всевластна смерть. Она на страже и в счастья час. В миг высшей жизни она в нас страждет, ждет нас и жаждет - и плачет в нас". Рильке. "Приходят ниоткуда, уходят в никуда, Но днем и ночью надо им двигаться всегда. Кто б ни пришел - остаться здесь не сумел никто. Так что же стало с чем-то? Ничто, одно Ничто..." Лал-дэд, Лалла.
"Бог - это одиночество людей". Сартр. "И одиночество над нами как дождь: встает над морем вечерами и простирается там, за холмами, до неба, им чреватого всегда. И с неба падает на города..." Вновь Рильке.
Стоп! Я поспешно отвернулся от этих лужиц, потому что ничем хорошим это бы не кончилось.
Думать о Триаде было страшно, поэтому многие старались хоть как-то укрыться от нее, спрятаться хоть на мгновение, попытаться забыть, заняться чем угодно - но вездесущая Триада никого и никогда не отпускала от себя. Мы постоянно возвращаемся в прошлое, мы видим там себя - в детстве, в юности, мы купаемся в своем прошлом, мы переживаем его и страдаем от невозможности воскресить его, вновь стать ребенком, перед которым простирается необъятное пока еще поле жизни. И чем старше становимся мы, тем чаще уходим в прошлое, потому что все острее чувствуем собственное Одиночество и Ужас неотвратимой смерти. Уходим в прошлое - чтобы хоть на время приглушить страх перед неизбежным роковым будущим.
"Люди всегда от тебя ускользают, и ты от них ускользаешь тоже". Прорвалось-таки. Кажется, Камю.
Ни в чем я здесь не был оригинален, все это было сказано до меня - но, значит, подтверждало, что я знаю истину. Все живут в тени Триады, все носят ее в себе, только мало кто говорит об этом вслух. Мы видим человека внешнего, но в каждом из нас сидит человек внутренний, переполненный этой неизбежной и неизбывной Триадой. И чем ближе грань - тем сильнее страдает внутренний человек, обреченный на постоянное сознание неотвратимости смерти и на пожизненное одиночество.
Мы проносим свое одиночество от рождения до смерти, каждый из нас абсолютно, отчаянно одинок среди людей, и никакие наши попытки и потуги не могут устранить это одиночество, давая лишь краткую иллюзию. Нам не дано хоть как-то влиять на Триаду, нам не дано изменить ее. И что такое, в конечном счете, творчество? Всего лишь стремление выплеснуть, преодолеть извечное одиночество.
Ужас смерти. Одиночество. Память.
Все остальное - просто попытки приукрасить Триаду, сделать ее хоть чуточку более привлекательной.
Большинство из нас старается не думать о подобных вещах. Я тоже старался не думать, но с каждым прожитым днем эта проклятая Триада все сильнее сдавливала мне горло, все чаще являлась по ночам, не давая уснуть, черной тенью ложилась на все существующее, и не было от нее никакого убежища... И только придуманные миры отвлекали от мыслей о ней; отвлекали - но не могли навсегда поглотить ее.
Ужас смерти. Одиночество. Память.
"Напрасно ты так, - вмешался наконец Сю. - Не надо пытаться вытеснить Триаду из сознания - она невытеснима. Надо принять ее, потому что все вы - люди, и Триада неотъемлемая ваша часть. Ваш удел - прожить жизнь под знаком Триады. А ваш бунт, ваши душевные страдания - просто от недостаточного понимания".
"А оно придет?"
"Придет, - заверил Сю. - Когда ты поймешь, и окончательно сольешься с Триадой, все предстанет в совершенно ином свете".
"И когда же это случится?"
"Это случится, когда случится. Здесь нет трагедии - есть необходимость. Ведь все заложено изначально, и все происходит так, как происходит, иначе происходило бы по-другому, и были бы какие-то другие определения, но все равно были бы. Ты возвращаешься в прошлое, потому что должен туда возвращаться. Ты одинок, потому что должен быть одиноким. Ужас смерти пронизывает тебя - так и должно быть. Иначе было бы нечто другое - но было бы..."
Сю продолжал и продолжал втолковывать мне одно и то же - у него явно сложилось не очень лестное для меня представление о моей понятливости - и я незаметно уснул, и приснились мне какие-то неопределенные тени, за которыми брезжило что-то тоже очень неопределенное...
А потом я внезапно проснулся. Вокруг по-прежнему было темно, но я понял, что именно меня разбудило: отсутствие ставшей уже привычной качки. Это значило, что Сю остановился и что, наверное, пора было забираться к нему на шею.
"Совершенно верно, - подтвердил Сю. - Дальше дорога будет просматриваться от самых городских ворот".
Я вновь повторил свое скалолазательное упражнение и выбрался из "кармана". Донге уже ловко карабкалась вверх по спине остановившегося впереди Ни. Прежде чем начать свое восхождение, я несколько мгновений обозревал впечатляющую, величественную и мрачноватую картину окружающего. Какому-то исполину все-таки удалось отклеить солнце от небесного купола и упрятать за горизонт, и вокруг сгущались сумерки. Солнце, исчезая, успело, наверное, рассеять в вышине свои огненные семена, и теперь они прорастали сочными, истекающими светом звездами. Их рисунок был мне совершенно незнаком, хотя я отнюдь не был уверен в том, что каким-то образом перенесся на другой край Галактики или и вовсе в иную Вселенную; вполне вероятно, что я находился всего лишь в нескольких шагах от собственного жилища, за поворотом к овощному магазину. Или еще ближе. Миры, не соприкасаясь, могли пронизывать друг друга в разных направлениях (если в данном случае уместно говорить о направлениях), могли накладываться друг на друга подобно прозрачной бумаге с разными рисунками; могли, в конце концов, уподобляться японским куклам-матрешкам, с тем только отличием, что их можно было вынимать до бесконечности - самой маленькой матрешки просто не существовало, любая из них скрывала все бесконечное множество остальных, и все бесконечное множество скрывало каждую из них. И все-таки, вполне возможно, где-то в вышине над моей головой затерялось и наше Солнце - домашняя наша наседка-звезда с выводком привычных планет.
