— А, господин Йонсон с милостивой госпожой, — проскрипела она. — Для вас я приготовила восьмой номер.
Дьяволица протянула им ключ. Они направились к полутемной лестнице, натертой воском, и по скользким ступеням поднялись на второй этаж. Отыскав восьмой номер, они вошли. Это была довольно просторная, но жалко меблированная комната. Посередине стоял стол, покрытый грязной скатертью, у стены — застланная простыней кровать. Здесь было сравнительно уютно. Влюбленные, сняв верхнюю одежду, слились в страстном поцелуе.
Они не заметили, как в другую дверь вошел одетый, как слуга, мужчина. Только смокинг на нем был новый, да манишка такая белая, что смутно светилась в темноте. Ступал он бесшумно, все движения у него были механическими, бессознательными. Черты мертвенно-бледного лица выдавали строгость, ввалившиеся глаза были устремлены в пространство. На виске чернело отверстие от пули. Мужчина начал прибирать комнату, стер с ночного шкафчика пыль, поставил в него ночной горшок и принес таз и кувшин с водой.
Влюбленные не обращали на него внимания, но, когда он собрался уходить, Йонсон распорядился:
— Принесите вина. Полбутылки мадеры.
Слуга поклонился, как положено, и вышел.
Директор, сбросив пиджак, остался в одной рубашке. Дамочка колебалась.
— Он может вернуться, — объяснила она.
— Ну, уж здесь-то некого стесняться. Разденься, мое сокровище.
Дама сняла платье и, кокетливо поправив комбинацию, села на колени к директору. Она была очаровательна.
— Какое счастье, — прошептала женщина, — быть в твоих объятиях! Быть с тобой в таком необычайном, поэтичном месте! Как это романтично! Я запомню это на всю жизнь…
— Красавица ты моя! — растрогался мужчина.
Последовал новый продолжительный поцелуй.
Вошел слуга. Он машинально поставил на стол рюмки, налил вино. В это мгновение свет от лампы упал на его лицо. В нем не было ничего особенного, ничего, что привлекло бы внимание, за исключением мертвенной бледности да зияющей черной раны в виске
Внезапно женщина вскочила на ноги.
— Боже! — закричала она. — Он мертв! Застрелился! Какой ужас!
Но слуга и бровью не повел. Глаза его все так же неподвижно смотрели в пространство. На лице не было написано страдание — оно выражало строгость.
— Что ты с собой сделал, Арвид?! Как ты мог?! Милый, если бы я знала, я бы осталась дома. Ты никогда мне ничего не говоришь. Я не знаю, что у тебя на сердце. Как я могла догадаться, если ты словечка не вымолвил. О господи!
Женщина затряслась в рыданиях. Мужчина отчужденно посмотрел на нее, словно видел ее впервые. Взгляд у него был стеклянный, леденящий, казалось, проникал насквозь. Восковое лицо блестело. Кровь из раны не сочилась — только зияла черная дыра.
— Какой ужас! — всхлипнула дамочка. — Я не желаю здесь оставаться! Уйдем поскорее! Я не выдержу!
Схватив платье, шляпу и меховое манто, она выбежала из комнаты. Йонсон кинулся вслед за ней. Они чуть не скатились по скользкой лестнице. Края их одежды выпачкались при этом об окурки, пепел и плевки. В дверях стояла старая дьяволица. Она улыбнулась им из-под усов и слегка кивнула рогами.
На улице влюбленные пришли в себя. Дама натянула платье, попудрилась, привела в порядок прическу. Директор покровительственно обнял ее и поцелуями утер слезинки. Он был так внимателен к ней. Влюбленные отыскали площадь.
К ним бросился старший дьявол.
— Вы уже уходите? — удивился он. — Надеюсь, вы не скучно провели время?
— Чудовищно! — простонала женщина.
— Умоляю вас, не говорите так! Этого не может быть! Если бы милостивая госпожа знала, что здесь было раньше, она бы не жаловалась. Но сейчас просто грех быть недовольными. Мы делаем все возможное, чтобы гости чувствовали себя у нас уютно.
— М-да! — хмыкнул Йонсон. — Отношения стали все-таки человечней. В этом вы, пожалуй, правы.
— Еще бы! — воскликнул дьявол. — И мы модернизировались. Теперь у нас все по-другому.
— Правильно делаете. Надо идти в ногу со временем.
— Сейчас мы подвергаем лишь душевным пыткам.
— И этого достаточно! — вздохнула госпожа.
Дьявол проводил влюбленных к лифту.
— Спокойной ночи! — поклонился он. — Заходите. Будем очень рады.
Он захлопнул дверцу, и лифт стремительно полетел вверх.
— Все кончилось, слава богу! — облегченно вздохнули влюбленные и тесней прижались друг к другу.
— Без тебя я бы не выдержала! — чирикнула дамочка.
Мужчина влюбленно притянул ее к себе, и они опять поцеловались.
— Нет, надо же! — воскликнула она, высвобождаясь из его объятий. — Как он мог пойти на такую вещь! Вечно ему приходят в голову глупости! Нет, чтобы проще смотреть на жизнь. Как будто у него не было другой цели…
— И правда, глупо, — согласился Йонсон.
— Мог, по крайней мере, мне сказать! Я бы, конечно, осталась дома. Мы бы встретились в другой раз.
— Конечно, — подтвердил директор. — Мы могли бы встретиться в другой раз.
— Но зачем мы расстраиваем себя? Ведь все кончилось благополучно…
— Да, мое сокровище, все кончилось.
Йонсон заключил женщину в объятия.
Лифт стремительно поднимался вверх.
Джеймс БОЛЛАРД
УТОНУВШИЙ ВЕЛИКАН
Утром, после шторма, в пяти милях к северо-западу от города к берегу моря прибило тело утонувшего великана. Первая весть о его появлении была принесена жившим там фермером, впоследствии это подтвердили репортеры местной газеты и полиция. Впрочем, большинство, к которому отношусь и я, отнеслось к сообщению скептически. Однако все больше и больше очевидцев, возвращавшихся с моря, подтверждали громадные размеры утопленника, и это оказалось, в конце концов, слишком для нашего любопытства. Библиотека, где мы заканчивали с коллегами свое исследование, почти обезлюдела, когда после обеда мы отправились на побережье, и до самого вечера люди продолжали оставлять конторы и магазины, так как рассказы о великане распространились по всему городу
Ко времени, когда мы достигли прибрежных дюн, здесь собралась внушительная толпа. Отсюда мы смогли увидеть тело, лежащее на мелководье ярдов за двести от берега. Сначала оценки размеров утопленника показались мне значительно преувеличенными. Стоял отлив, и почти все тело великана было открыто, но он казался немногим больше, чем, скажем, гигантская акула. Лежал он на спине, с руками вдоль боков, в положении отдыхающего, как бы заснув в зеркальной глади влажного песка, где отражение его выбеленной, поблекшей кожи расплывалось, когда вода отступала. В ясном солнечном свете тело утопленника блестело, как белое оперение морской птицы.
