— Я по твоим сумкам не лазал… Пушок, иди сюда! Сигарет не забудь купить. “Примы” пачек десять.
Жена ничего не ответила, послышалось только, как скрипнула дверь, и щелкнул замок.
— Пушок, ко мне! Где ты там? А-а-а, ты за хозяйкой увязался, _ стервец. Ну ладно, молодчина. Правильно, нужно с утра погулять.
Микола взял на кухне яблоко, закусил им утренние сто пятьдесят и вышел на балкон. Огрызок бросил вниз. Внимательно смотрел, как тот падал, задевая разлапистые листья безымянного заморского дерева.
— Ишь ты, рябина засохла, и каштаны не прижились, а это чудо растет себе на битом кирпиче и смоле…
Увидел, как из подъезда вышла жена в домашнем халате, зашлепала по асфальту в тапочках на босу ногу. За нею выбежал Пушок, обогнал хозяйку и, задрав хвостик, прихрамывал впереди.
Микола сплюнул с балкона и произнес:
— Вот уж поистине — пугало огородное. Чистую правду говорила ее мать. А поначалу нос задирала, наряжалась, черт знает как. Пугало пугалом и осталась.
Постояв еще несколько минут на балконе, Микола поплелся опять на кухню. Не мог устоять от соблазна выпить немножко. Они с Ларисой дали друг другу слово никогда не пить просто так, ибо нужно беречь здоровье. Пить разрешалось только для заработка, то есть — чужое. Работа есть работа. Но искушение тоже не шутка. Да и зачем терпеть танталовы муки? Для здоровья это тоже плохо. Да разве заработаешь все деньги на свете? А им что, разве не хватает? Всего полно. Богат тот, кому достаточно того, что он имеет, — часто повторял Микола древнюю мудрость.
— Тебя за смертью посылать, — громко произнес, как только скрипнула входная дверь. — Сколько можно попусту болтаться? “Приму” купила? Какую? Киевскую или прилуцкую?
— Какая была, ту и взяла.
Лариса прохромала на кухню к Стаканчику. Нежданно послышался звонок входной двери.
— Кого это черт несет?
На пороге стояла дворничиха с грязным бумажным пакетом в руках.
— Вот, — она решительно вошла в прихожую, положила пакет на пол и развернула его. — Сколько можно вам повторять?! Сколько я буду за вами мусор подбирать? — на влажной грязной бумаге лежали огрызки яблок, сморщенные корки арбуза, сигаретные окурки. — Вот! Это все опять под вашим балконом собрала.
— Я с фильтром не курю. Это не мои. А все остальное — удобрение. Перегниет и для земли польза будет. Хоть трава вырастет. Рябина вон высохла, каштаны не растут. Только чудо заморское и живет как-то. А ты, вместо того, чтобы поливать и беречь бедную флору, ко мне придираешься!
Дворничиха ругнулась, хлопнула дверью и ушла.
Микола поднял с пола бумагу с мусором, вынес на балкон, тщательно вывернул все снова вниз на землю. Грязную бумагу скомкал и швырнул следом.
…В тот осенний вечер будто сильный ветер разгулялся за окном. Правда, не было слышно ни посвисту, ни завывания или шквальных порывов, но сквозняки гуляли по квартире, как шальные. Распахивались двери, высасывались воздушным потоком шторы в форточки… А тело окутывалось странным потусторонним холодом.
— Дурной день сегодня, — пробурчал через силу Микола, выпив свою очередную порцию из Стаканчика.
Сосредоточенно достал сигарету и закурил.
— Только не выходи на балкон. Кури здесь, — сказала Лариса.
— А я и не собираюсь никуда идти, — ответил Микола и задумался. Будто к чему-то прислушивался.
— Кури в комнате, — повторила Лариса.
— Дурной день сегодня, — опять сказал Микола. — Сегодня я, наверное, уже литр выпил. А не берет… Душа болит…
— Помнишь, когда мы были молодыми? Тогда ты стихи писал… Я тебя за стихи и полюбила… — Лариса размазывала по лицу пьяные слезы.
— Плетешь черт знает что… Стихи — это полова.
— Надо бы к Юрасику съездить…
— Пускай учится. Незачем ему мешать. Только бы и делала, что ездила туда-сюда, тебе лишь бы деньги переводить. А здоровье уже не то, как прежде. Беречь себя нужно. К сыну после нового года съездишь без меня… Когда-нибудь весною, как потеплеет…
— Конечно, весной… Я и не собиралась раньше.
— Дурной сегодня день.
— Напрасно ты телевизор продал. Посмотрели бы сегодня, под настроение…
— Да что там смотреть? Обдуряют людей… Ну и сквозняки сегодня, с ума сойти можно. Ты только глянь. Все окна и форточки закрыты, а шторы просто присосало к окнам…
— Ты только к балкону не подходи… Ты лучше выпей малость и ложись спать… Слышишь? У меня на душе предчувствие…
— Помолчала бы твоя дурная душа, — огрызнулся Микола и опять к чему-то прислушался. — Ха-ха-ха, послушай. Вроде пылесос где-то высасывает вечность… Ха-ха-ха-ха… Ты послушай… Пылесос истории… Комедия, холера ее забери…
Он подошел к балконной двери, и Лариса испуганно сжалась на кровати. Попробовал открыть дверь, но она была плотно прижата. Микола поднапрягся.
Наконец, в комнату ворвалась осенняя прохлада. Какая-то необычная, словно неземная прохлада.
Микола громко рассмеялся и шагнул вперед. Его подхватил сильный поток ветра, и на мгновение Микола завис над землей напротив своего окна. Он смеялся, будто его щекотали десять русалок, и призывно махал рукой:
— Лариска, беги ко мне, беги сюда… Просто чудесно… Ха-ха-ха… Такого со мною никогда не было… Лариска, иди сюда! Не бойся! Ха-ха-ха-ха…
Она соскочила с кровати, бросилась к балкону, ее тоже подхватил тугой поток, защекотал прохладными перышками, и она расхохоталась от странного, неведомого ощущения.
— А где Стаканчик? — вдруг вспомнил Микола. — Мы с тобою летим! Ты разве не видишь? Ты разве не чувствуешь? Мы же летим! Немедленно вернись и забери Стаканчик!
Но было уже поздно.
Ветер внезапно, как по команде, утих.
Они жили на седьмом этаже. Под их балконом росло странное дерево. Ни единый листочек не повредился от падения двух тел, ни единая веточка не сломалась.
Пушок долго и жалобно скулил на балконе.
За чьим-то окном слышался долгий неудержимый и звонкий смех.
В какой-то квартире надрывно гудел пылесос…
“………. Кроме чистой прикладной физики, я уже вполне осознанно ориентируюсь в проблемах современной биологии, без которой нам с нашим “пылесосом” просто не обойтись.
Мамочка, поверь мне, я очень часто вспоминаю все наши беседы и все твои опасения и предостережения. Безусловно, любая наука и человеческая деятельность обязаны служить только всеобщему благу. А общее благо складывается из личного блага для каждого мыслящего. И я никогда тебе в этом не возражал. Хотя теперь у меня больше чем достаточно возможностей убедиться — чаще всего и самые святые замыслы науки весьма нелегко достойно воплотить в жизнь…
