Но сердце было голодным ребенком, который, понимая, что еды взять негде, все равно требует у матери есть, а когда уже не может требовать – тихо и болезненно умирает. Так может быть, попросить для него пищи у этой девушки? Даже не просить – она сама хочет поделиться. Нужно только ей позволить. Это может сработать. Даже не "может" – должно.
Нет. Хотя бы потому, что придется раздеться – а у Шаны и глаза, и мозги на месте. Уже не только в "Горячем Поле" но и в школе прохаживаются насчет его неумеренной стыдливости. Увидев шрамы, она сразу все поймет. Два прокола подряд – недопустимо.
И еще это значит – использовать ее как инструмент. А использовать ее в этом качестве – полно желающих и без него…
На миг пришла мысль – а что если она тащит его в постель именно затем, чтобы увидеть, что он так прячет? Он всем врал, что Сэйкити работает над татуировкой и взял с него клятву не показывать ее, пока работа не будет закончена. Кажется, этому не очень поверили…
– Или ты это… из-за того, кто я? – спросила Шана, и между бровей у нее показалась морщинка.
– Нет, – отрезал Дик. – Я что, по-твоему, халда какой-то?
По ее лицу он понял, что опять сморозил не то, и попробовал исправиться:
– Ханда?
– Ханжа, ты хотел сказать? – помогла девушка.
– Да, – с облегчением вздохнул Дик. – Ханжа. Гикун.
– У нас еще говорят – "хотокэгусай". "Тот, от кого воняет Буддой".
– Точно, – от Дика воняло бы не Буддой, но с сутью высказывания он был согласен: именно воняло, а не благоухало.
– Но ты не из этих, да?
– Не из этих. Просто… понимаешь, я слово дал. И пока меня от него не освободили, я… не могу.
– А, – согласилась девушка. – Если так, тогда да. Тогда правильно.
– То есть… – попробовал объяснить он, – не то чтобы я всегда держал слово. Даже наоборот – мне пришлось много нарушить… своих клятв. Именно поэтому я не хочу нарушать… одну из последних оставшихся. Я тогда совсем в огрызок превращусь.
– Баккарин взяла с тебя такое слово? – поморщилась Шана.
– Нет. Это… я сам.
– Ты слишком серьезно к этому относишься. А что, она и вправду что-то особенное?
Все, что Дик получил от Баккарин – был тот поцелуй в первый день и знакомства. Но даже по одному поцелую можно было уверенно сказать:
– Да.
– Ты ей быстро надоешь.
– Знаю, – Дик улыбнулся. – Вот тогда я и буду весь твой.
"Все, что от меня останется…"
Было уже восемь часов второй смены, когда они, нагулявшись в парке и поев мороженого, вернулись в "Горячее поле". Сэйкити почти сразу же напустился на Дика:
– Где вы шлялись? – и чуть ли не за шиворот потащил в свою комнату.
Дик решил поначалу, что там его ждет наконец-то костюм к Сэцубуну. Но там ждал другой сюрприз: немного старомодный, но вполне строевой полудоспех и спецкостюм для ношения брони.
– Прикинь, – сказал Сэйкити, закрывая дверь. – Нет, не переодевайся. Прикинь пока так, поверх своего.
Дик влез в нагрудник, и татуировщик, наскоро затянув ремни, начал подгонку. Впрочем, особо подгонять и не требовалось – прежний хозяин полудоспеха был разве что ростом выше: набедренные щитки и наручи пришлось поставить на минимум.
– Чей это? – спросил Дик, вертя в руках шлем.
– Был мой, – Сэйкити свинчивал ненужные сегменты. – Потом я из него вырос. Потом мне его швырнули с еще кое-каким старым барахлом. Потом я его продал. А сегодня один мой приятель его выкупил.
– Ваш брат? – спросил Дик, холодея.
– Да. Как ты догадался?
– Случайно видел, как он покупал. И что, – юноша стиснул шлем, чтоб Сэйкити не заметил дрожи в пальцах. – Синоби знают, что я в деле?
– Пути синоби неисповедимы, – пожал плечами Сэйкити. – Но ты рано вообразил себя центром Вселенной. Этот полудоспех Рин выкупил для Анибале. Баккарин намерена подарить его сыну на Сэцубун. Так что ты его побереги. Ну и себя заодно.
***
Есть такое умное слово – Дик никак не мог его вспомнить – которым обозначают навязчивое ощущение, что ты здесь уже был и все это уже видел. Словно бы в прошлой жизни. И мокрый этот снег, и промозглый зимний ветер, и горы – белые на фоне серого неба, и море, на которое даже смотреть холодно, и притаившийся под скальной грядой катер, и людей, и морлоков в полудоспехах, и на тебе полудоспех – а от легкого запаха чужого пота, въевшегося в подшлемник, возникает ощущение чьего-то невидимого присутствия…
Чьего же? Покойного Нейгала? Но тогда было совсем иначе. Тогда был конец злющей Долгой Зимы, и манор Нейгала трепала страшная метель – а сейчас заканчивалась тихая и спокойная Короткая Зима, и крупный снег падал так медленно, так плавно, и сами они не были загнаны в ловушку – а напротив, готовили ловушку другим. Нет, не тень Нейгала дышала в затылок.
Значит, это присутствие юного Северина Огаты? Но Северин присутствовал вполне зримо. Его трудно было разглядеть – плащ-зеркалка хорошо маскировал – но если знать, куда смотреть, то по легкому изменению преломления света можно было различить его фигуру.
Дик подобрался к нему.
– Чего тебе в катере не сидится? – Огата оторвался от бинокля.
– А вам? – огрызнулся Дик.
– Раз усвоишь привычки боевого офицера – потом не отделаться. Закурим?
Дик принял сигарету.
Три длинных барака, полузаметенные снегом, и несколько домиков поменьше к северо-востоку от них не тянули на звание поселка; но надо же их было как-то называть, и их называли "поселок Пункт-300". Почему 300 – ни одна живая душа уже не помнила. Эта кучка строений занимала почти целиком узенькую долину, за которой открывалось плато, служившее площадкой космолетам с универсальной посадочной платформой. Узкая дорога, достаточно ровная и пологая, чтобы по ней мог пройти гравитрак с грузовым прицепом, сползала с плато и рассекала "Пункт-300" надвое: бараки с одной стороны, хаотично разбросанные домики – с другой. Домики предназначались для обслуги, бараки были складами и временными загонами для "живого товара".
Все это недоразумение взяли еще затемно, не поднимая шума. Сопротивляться там никто не стал – увидев молодцов Ройе, все сложили оружие (оно и было-то не у многих) и покорно проследовали в бараки.
А вот на то, что с транспортом из Хикари выйдет так же легко, ни Ройе, ни Огата, ни Хельга с Габо Пулей не рассчитывали. Оружейный завод в Хикари был собственностью клана Сога, охраной груза ведала служба безопасности клана, а там овечек не держали. Ройе полагался на два фактора: эффект внезапности и превосходство в численности. Точнее, на то, что ни одна посторонняя собака не знает о договоре между экологической полицией и имперцами, а стало быть – и помыслить не может за Ройе какое-то численное превосходство.
