Шурик даже не усмехнулся.
Первого августа моей родной тетке исполнится сорок лет. От зверств и безысходности коммунального быта тетка больше не хочет жить. Люди! Вас прошу! Доброе слово спасает. Позвоните тетке по телефону. Скажите хорошему человеку несколько одобряющих слов!
Шурик все знал о коммунальном быте.
Это еще легко сказано – зверство и безысходность.
Именно в коммунальных квартирах чаще всего произрастают самые диковинные извращения и уродства, возникают самые диковинные представления о мире, растут на страх людям Кости-Пузы и Дерюковы. Именно в таких квартирах среди безысходных банок с солеными огурцами валяется то граната Ф-1 в рубчатой оболочке, то скромный томик философа Платона. Странно, подумал Шурик, почему жителей коммуналок не хоронят в братских могилах?
Отвечу всем Ивановым Иванам Иванычам, родными отцами которых были тоже Ивановы Иваны Иванычи. Тем, у кого и деды были Иванами Иванычами, обещаю дополнительную содержательную переписку. Иванов Иван Иванович.
Я не могу этого читать!
Шурик отложил вырезки.
Мы обуем всю страну.
Да уж. Обували. Не раз.
«Барон… Барон…» – донеслось издали.
Что, собственно, произошло? – подумал Шурик, пытаясь понять свое настроение. Встречусь сегодня с Анечкой Кошкиной, поговорю с Лёней Врачом, проверю таинственные способности Лигуши, а завтра – пятнадцатое. Убьют Лигушу или нет, с шестнадцатого я в отпуске. Значит, со всем нужно управиться сегодня. Допивая кофе, он всматривался в дымку березовых и сиреневых веток, в прозрачный утренний свет, чуть подрагивающий над первооткрывателем, которому кто-то сочувственно натянул на разбитую голову целлофановый пакет.
В сущности, в Т. ничего не изменилось.
Отсутствуй Шурик хоть сто лет, сменись хоть десять режимов, что тут может измениться? Грелку можно делать круглой, квадратной, прямоугольной, ромбической, украшать аппликациями и вологодскими кружевами, какая разница? – все равно она останется грелкой.
В одном и том же месте, в старом парке на седьмой улице, с самого начала перестройки белая собачка в вязаном ошейнике ждет бросившего ее хозяина.
Шурик поднялся.
Сразу за площадью начинался пустырь.
Когда-то на пустыре начали возводить современную гостиницу, подняли девять этажей, даже застеклили окна, но на этом все закончилось. Стекла повыбили, рамы выставили и унесли, забор, окружавший стройку, повалили и тоже украли, а под капитальными кирпичными стенами, в мутных зарослях лебеды прочно обосновались Максимки из солнечного Таджикистана.
Заграничный кишлак. Совсем как в старом кино.
Картонные коробки, деревянные ящики, жесть, фанера.
Иногда в кишлак забредали местные алкаши. Их никто не гнал. Туризм – тоже статья дохода. Даже с бомжа можно что-то взять. Жизнь после жизни. Оглядываясь на призрачные картонные хижины, Шурик неторопливо пересек пустырь и свернул на Зеленую.
Эта улица всегда была зеленой.
Десять лет назад в канаве под трансформаторной будкой так же цвела ряска.
И дом номер восемнадцать так же чернел в глубине довольно обширного, но запущенного двора. Сейчас на скамеечке под открытым окном уныло сидел человек в тапочках, в простых вельветовых брюках, в потертой байковой рубашке. На круглой голове плоско сидела кепка с большим козырьком. Из-под козырька недоброжелательно глянули на Шурика выцветшие, будто застиранные, глаза:
– Живая очередь…
Шурик глянул вправо, потом влево.
Кроме них двоих, во дворе никого не было.
Он уже смирно пристроился на скамеечке (зачем спорить, человеку, кажется, правда не по себе), когда в распахнутое настежь окно стремительно выглянул губастый тип, похожий на Буратино. «С каких это пор мы все сентябрим да октябрим… – заорал он в полный голос, тыкая в Шурика пальцем, – …закутавшись в фуфайки и в рогожи? Ты ведь от Роальда?
– Ага. Я – Шурик.
– Тогда заходи!
– А живая очередь? – возмутился человек в тапочках.
– Тебе ждать полезно, – крикнул Лёня Врач. – А ты, Шурик, заходи.
Больше не оглядываясь, Шурик миновал темные сени и сразу оказался в теплой просторной комнате, занимающей едва ли не половину дома. Беленые известкой стены, массивные книжные шкафы. Пахло лаком и книжной пылью. Еще канифолью пахло и розами. Иностранных языков Шурик не знал, но написание фамилий на корешках было на удивление четким. Крамер… Кольдевей… Шлиман… Бикерман… Лейард… Берг… Жиров… Винклер… Картер… Чайлд… Ничего эти имена Шурику не говорили. Может, медики, подумал. Или психи. Один из простенков занимали высокие напольные часы в шикарном деревянном резном футляре, в другом простенке висел черно-белый портрет химика Менделеева. Правда, ручаться за это Шурик бы не стал. В последний раз Менделеева он видел в начальной школе.
– Расслабься! – крикнул Врач.
Письменный стол Врача был громаден.
Книги, бумаги, ручки. Непогашенная сигарета в пепельнице.
– Зачем тебе столько книг?
– А атмосфера? Ты что! Как без книг? Ты же к профессионалу пришел! Что мне, хомуты вешать на стену? – Врач вскинул длинные руки. – Сам подумай. Что облагораживает человека?
И сам ответил: «Книги!»
Шурик пожал плечами:
– У меня бумажник пропал.
– С бумажником это к Лигуше! – Темные зрачки Лёни Врача сузились, волосы встали дыбом, толстые губы еще сильнее распухли, с них срывались странные, никак не истолковываемые Шуриком слова: – «Хлюстра упала старому графу на лысину, когда собирался завещание одной кокотке Ниню написать! Он так испугался, что вовсе не пискнул…» – Быстро наклоняя голову, как это делают куры, поглядывая на Шурика то левым, то правым глазом, Лёня Врач изумленно моргнул. – Смелей! Смелей! – воскликнул он. – Чего ты такой зажатый? Расслабься. Не стыдись глупостей, они твои!
И быстро спросил:
– Как плечо?
– Откуда вы про плечо знаете?
– Давай на ты. Отбрось условности. Я все знаю.
Врач высунулся в окно и махнул рукой. Через минуту «живая очередь» в полном составе (в количестве одного человека) вошла в кабинет Врача и уважительно сдернула перед Врачом кепку. При этом «живая очередь» смущенно сопела, опускала глаза, пыталась сбить с вельветовых штанов воображаемую пыль.
– Имя!
– Печатнов.
– Знаю! – отрезал Врач.
– Хорошо у вас… Мебель ранешняя… – Печатнов с уважением провел коротким пальцем по закругленным углам ближайшего книжного шкафа.
– Даже более ранешняя, чем ты думаешь, – подтвердил Врач.
