Прочные и толстые веревки привязывали её к этому треугольнику из горбылей, и шершавая кора царапала ей нежную кожу. Ее тело пылало на солнцах ослепительной белизной. Веревки скрещивались на её распяленных ногах, жестоко врезались в бедра, живот, руки и горло.
Выставленная на всеобщее обозрение, она висела там, нагая, под насмешливыми взглядами улларов и харфнаров. Висела там по недвусмысленному приказу Умгара Стро, жаждавшего не только садистских удовольствий. Он рассчитывал удовлетворить и свою страсть к чувственной капитуляции, но не добился своего.
Там висела Делия, моя Делия на-Дельфонд, светлая и чистая, висела ожидая мучительной гибели, которая уже приникла к железной решетке. А я стоял перед ней как дурак, связанный по рукам и ногам, бессильный и беспомощный.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Тогда, значит, на своих двоих
На песке передо мной прыгал и вопил какой-то низкорослый уллар с крашеными в дурацкий голубой цвет волосами, но я не обратил на него большого внимания, даже когда он ткнул меня копьем в живот. Я все смотрел и смотрел на Делию. Она висела там на путах, привязанная к тому кощунственному треугольнику из неошкуренных горбылей, вызывающе вскинув подбородок, и её великолепные шатеновые волосы сияли в лучах солнц Скорпиона этим возмутительным золотисто-каштановым отливом.
И тут Делия увидела меня.
Она не закричала.
Мы смотрели друг на друга, Делия и я, смотрели и между нами возникло безмолвное понимание: если нам суждено погибнуть здесь и сейчас, то, по крайней мере, мы погибнем вместе.
Тот коротышка-уллар все орал, и его копье с кремневым наконечником решительно начинало причинять мне неудобство.
Хоть меня и опутывали цепи, я сумел повалиться на бок, падая на уллара справа от меня. А когда его руки автоматически[79] обхватили меня удерживая на ногах, я так и повис на нем. А затем согнулся в цепях пополам, словно складной нож, и резко выбросил ноги вперед, врезав коротышке пятками по морде. Уллар взвыл и рухнул на песок, и я услыхал ответный рев толпы зрителей.
Да, мы были зрелищем, устроенным на арене для удовольствия полулюдей Черсонана. И разделялись эти полулюди, как я заметил, весьма четко: уллары сидели направо от меня, а харфнары налево, нигде не смешиваясь. Над этим сборищем мрачно нависала покрытая изукрашенным балдахином ложа Умгара Стро. Уллар поднялся, зажимая разбитый нос. Сквозь пальцы обильно текла кровь. Он бы тут же и разделался со мной одним ударом копья, но повелительный окрик Умгара Стро остановил коротышку, и тот убрался с арены.
По всей окружности стадиона на стенах сидели гигантские импитеры. Их черные как уголь оперенья выглядели четкими арабесками высеченными на фоне яркого неба. Стояла удушливая жара, пот заливал мне глаза. Я продолжал работу со своими цепями, проверяя их на прочность, выискивая слабое звено, напрягая мышцы.
Вот это звено, может оно потоньше других, более податливое? Я исподтишка потянул и погнул, чувствуя, как то более тонкое звено поддается моим усилиям.
Все это время нас — пленников, предназначенных на заклание — кормили каким-то тошнотворным пойлом. Этого хватало на то, чтобы поддержать наши силы и не дать нам рухнуть без сознания едва выйдя на арену, испортив зрителям все удовольствие. Но если я когда-нибудь в своей жизни и нуждался в силе, так это тогда.
Тем временем шум и крики на трибунах стали ритмичными, и рев начал складываться в узнаваемые[80] слова, которые скандировал весь амфитеатр:
— Улл-ги-шо-а! Улл-ги-шо-а!
Словно откликнувшись на этот кощунственный зов, тварь в клетке за железными прутьями зашевелилась и затрепетала щупальцами.
К каким бы там животным ни относилась эта тварь, уллары, очевидно, привезли её с собой из далекого Уллардина. Но пока внимание всех сосредоточилось на клетке и заточенной в ней твари, я сосредоточенно трудился над цепью и следил за происходящим.
— Улл-ги-шо-а! Улл-ги-шо-а!
По пропитанному кровью песку бежали обрадованные полулюди с развевающимися индиговыми волосами. Мчались они уверенно и целеустремленно, и это странно контрастировало с внезапно выказанной ими совершенно неподдельной осторожностью. Одним толчком уллары откинули железную решетку и тут же бросились врассыпную к стенам арены, словно листья, которые разметал порыв ветра. Теперь клетка зияла открытой пастью.
В недрах её возникло движение — скользящее, крадущееся, какое-то непристойное. Затем уллгишоа вытек из клетки, перевалившись через железный край, и упал на согретый солнцами песок. Я бросил туда единственный взгляд, а затем накинулся на свои цепи с безумной яростью сумасшедшего.
Тварь эта была огромной, чешуйчатой и покрытой слизью. Чешуйки тянулись только по её верхней части в виде полусферической спины, а нижняя часть состояла из массы извивающихся щупальцев. Но каких щупальцев! Каждое из них волновалось, колыхалось и извивалось, словно манящий к себе палец. Будучи у основания с лодыжку человека, оно утончалось к кончику до толщины большого пальца и оканчивалось мясистым наростом, с которого, блестя ало — черным, капала отвратительная жидкость, похожая на сукровицу.
Уллгишоа дюйм за дюймом полз по песку. Я видел, как единственный желто-красный глаз без века, расположенный в центре как раз под чешуйчатой спиной, пялясь, как перископ, безошибочно сфокусировался на белоснежной фигуре связанной Делии. Я понимал, что сделает эта тварь, как только её щупальца смогут дотянуться до тела моей Делии.
Я рвался из пут, как черт в дантовом аду. Если ад существует, то он взял себе за образец именно эту сцену.
Я почувствовал, как слабеет выбранное мной звено. Почувствовал как оно слегка гнется, и теперь мне пришла на помощь самая технология Крегена. Как я уже говорил, культура на Крегене неизбежно весьма разнится от места к месту. Вследствие этого различается и уровень технологии и науки. И явно нереалистично воображать себе мир, где все страны развиты одинаково — если только весь этот мир не находится под властью единого центрального правительства. Таким может быть, например, мир далекого будущего, куда любят устремляться в мечтах наши утописты. Вот потому-то длинные тонкие мечи улларов и хикландунцев приходилось ковать из железа невысокого качества. Я знаю это наверняка, так как Хуан часто жаловался, что залежи железа вокруг его города не шли по качеству ни в какое сравнение с рудами древнего Лаха. Большинство мечей переходило от отца к сыну, как драгоценное наследие туманного и величественного прошлого.
