не в том, чтобы понять, в чем она состоит?
Анжела внимательно посмотрела на миссис Либоди, недоуменно наморщив лоб.
— Кажется, я не вполне вас понимаю, — начала она.
— Хорошо, — объяснила миссис Либоди, — когда события — такие странные события — внезапно обрушиваются на жителей какой-то общины, то для этого всегда находится причина. Я имею в виду казни египетские, Содом и Гоморру и прочие.
Наступило молчание. Зиллейби первым ощутил необходимость разрядить обстановку.
— Что касается меня, — заявил он, — то я всегда считал казни египетские примером совершенно ничем не оправданного религиозного эгоцентризма. Вроде того, что сейчас именуется «политикой с позиции силы». Что же до Содома… — Тут он замолк на полуслове, так как поймал взгляд жены.
— Э-э-э… — начал было викарий, поскольку все, казалось, ждали от него чего-то. — Э-э-э…
Анжела поспешила ему на помощь.
— Мне кажется, из-за этого не стоит волноваться, миссис Либоди. Если бесплодие безусловно может считаться типичным проклятием, то я не припомню случая, чтобы наказание выражалось в форме повышенного плодородия. В конце концов, такая кара была бы просто неразумной, не правда ли?
— Все зависит от того, каков плод, — мрачно ответила миссис Либоди.
Опять воцарилось неловкое молчание. Взгляды всех присутствующих, исключая мистера Либоди, были обращены на миссис Либоди. Глаза доктора Уиллерса встретились с глазами сестры Даниельсон, затем снова вернулись к Доре Либоди, которая, по-видимому, не ощущала особого неудобства, став центром всеобщего внимания. Она смотрела на нас, как будто моля о прощении.
— Мне очень жаль, но боюсь, что причина всего тут происходящего — я, — сказала она.
— Миссис Либоди… — начал быстро доктор.
Она подняла руку, как бы останавливая его.
— Вы очень добры ко мне, — сказала она. — И я знаю, что вы желаете мне только блага. Но пришло время покаяния. Вы видите: я — грешница. Если бы я двенадцать лет назад родила собственного ребенка, ничего подобного не произошло бы! А теперь я искупаю грех, нося в чреве ребенка, зачатого не от мужа. Все это так очевидно. Мне жаль, что я навлекла несчастье на вас всех. Но такова кара, и вы должны понять это. Как казни египетские…
Викарий, весь красный и сконфуженный, прервал ее:
— Я надеюсь, вы извините нас…
Раздался стук отодвигаемых стульев. Сестра Даниельсон подошла к миссис Либоди и заговорила с ней. Доктор Уиллерс сначала смотрел на них, но потом, заметив, что рядом с ним стоит викарий и хочет о чем-то спросить, успокаивающе положил руку на плечо мистера Либоди.
— Для нее это слишком сильный удар. Еще бы! Я давно уже опасаюсь чего-нибудь в таком роде. Попрошу сестру Даниельсон проводить ее домой и дать успокоительного. Надеюсь, после крепкого сна все пройдет.
Через несколько минут мы разошлись все — задумчивые и подавленные.
Политика, предложенная Анжелой Зиллейби, приносила свои плоды. Конец января ознаменовался разработкой такой обширной программы общественной деятельности и соседской взаимопомощи, что, по нашему разумению, лишь самые оголтелые индивидуалисты могли бы остаться в стороне от наших начинаний, где им бы грозила опасность в скором времени вымереть от скуки.
В конце февраля я известил Бернарда, что дела в целом идут гладко, во всяком случае, куда лучше, чем мы могли надеяться в начале. Имели место, конечно, кой-какие провалы в кривой, которой можно было бы изобразить настроение местных жителей, без сомнения, такие провалы неизбежны и в будущем, но в целом обстановка быстро улучшалась. Я сообщил ему о наших делах в дополнение к моему последнему сообщению, но ничем не сумел пополнить информацию о взглядах и настроениях, царивших в Грейндже, о которой он меня запрашивал. То ли научные работники считали, что это дело подпадает под действие их подписки о неразглашении, то ли им казалось, что лучше притвориться, будто они считают именно так, но только попытка извлечь из них сведения для Бернарда оказалась пустым номером.
Поскольку мистер Гримм продолжал оставаться единственным связующим звеном между Грейнджем и деревней, мне представлялось, что для получения более полной информации я должен или получить полномочия открыть Гримму официальную подоплеку своего любопытства, или Бернарду придется обратиться к нему лично. Бернард предпочел второй вариант, и встреча с мистером Гриммом была назначена на время очередного визита последнего в Лондон.
Мистер Гримм зашел к нам по возвращении оттуда, видимо, считая себя теперь вправе поделиться с нами частью своих неприятностей, которые преимущественно касались его взаимоотношений с отделом личного состава.
— Они там просто помешались на дисциплине и пунктуальности, — жаловался он. — Ума не приложу, что я буду делать, когда шесть моих сотрудниц заявят претензии насчет денежной помощи, освобождения от работы по состоянию здоровья и превратят черт знает во что такие аккуратненькие графики отпусков. А все это скажется на выполнении плана работ. Я сказал полковнику Уэсткотту, что, если его департамент желает сохранить дело в тайне, это можно сделать лишь официально, причем на очень высоком уровне.
Иначе в самом близком времени нам придется давать объяснения. Но я никак не могу понять, почему данный частный аспект проблемы представляет такой интерес для военной разведки. А как вы думаете?
— Какая жалость, — ответила ему Джанет. — Когда мы услышали, что у вас назначена встреча с Бернардом, мы обрадовались, решив, что, может быть, вам удастся просветить в этом отношении нас самих.
Жизнь Мидвича, казалось, катилась по привычной колее, но через несколько дней один из подземных ключей выбился на поверхность и причинил нам немало беспокойства.
После того заседания комитета, которое завершилось столь преждевременно по вине миссис Либоди, последняя перестала, что было, в общем, понятно, играть сколько-нибудь активную роль в деле налаживания гармонии в жизни Мидвича. Когда она появилась после нескольких дней отдыха, нам показалось, что она пришла в норму и решила относиться ко всей ситуации так, как относятся к тому, о чем в приличном обществе просто не говорят.
Однако в первых числах марта настоятель церкви Сент-Мэри в Трайне и его жена доставили в Мидвич миссис Либоди в своем автомобиле. Они нашли ее, как с некоторым смущением сообщил мистеру Либоди настоятель, проповедующей на Трайнском рынке, стоя на перевернутом ящике.
— Э-э…
— Э-э… проповедующей? — Боязнь за жену сочеталась у нашего викария с беспокойством другого рода. — Я… э-э… Не можете ли вы сказать, о чем?
— Ах, о… о… Боюсь, что о чем-то совершенно фантастическом… — уклончиво ответил настоятель.
— Но ведь я должен знать, о чем. Доктор меня наверняка спросит!
— Ну, э-э… Это был как бы призыв к покаянию. В духе евангелического учения о фатуме… Люди Трайна должны смириться и молить о прощении в страхе перед гневом Господним, возмездием и адским пламенем… Боюсь,
