Лошадь с забавно горделивым видом затопала вниз, но Тарази в сердцах выругал ее, обозвав "чучелом, обтянутым собачьей шкурой".
- Черт бы вас побрал! - еще раз закричал Тарази. - Не хватает мне еще ваших идиотских выходок!
Черепаха стряхнула с морды песок и попыталась подняться на лапы, но не смогла, и снова провалилась, и лежала так, глупо озираясь по сторонам,
В том месте, где они спали с черепахой, Тарази заметил следы лошади. Приревновала черепаху к хозяину и крепко лягнула ее - ведь обычно она сама ложилась рядом с Тарази, чтобы согреть его дыханием и защитить от блуждающих барханов.
Живо вообразив, как была удивлена лошадь и как вытянула она в обиде морду и надула бока, Тарази рассмеялся. Черепаха удивленно глянула на него, и черные, сухие складки на ее физиономии разгладились, большая пасть, уходящая углами к подбородку, растянулась в отталкивающей гримасе.
Тарази поморщился и пошел седлать лошадь, и черепаха прижалась мордой к его руке, будто благодарила за заступничество.
- Ты, я вижу, льстец, каких мало! - пробормотал растроганный Тарази, потрепав ее чешуйчатый хвост. - Вы точно близнецы с Фаррухом...
Путешественник подправил седло, подтянул клетку, и лошадь, готовая снова идти по пескам, стояла чуть прищурившись от солнца. Горделивого нрава, она молча переносила и брань, и удары плети и преданно делила с хозяином одиночество и кочевую жизнь, и за эту безропотность, участливость Тарази и любил ее.
Тарази вскочил на лошадь и знаком велел черепахе следовать за ней.
Уже исчезли последние тени у кустов и барханов и солнце повисло над всем пространством, навевая тоску. Белые холмики, насыпанные ветром за ночь, не успели еще затвердеть от соли, и солнце просвечивало их насквозь, от верхушки до основания.
Вот и коршун опустился на холмик, и сразу же от света, стелющегося по песку, вокруг птицы задрожало, лучи закружились, наматываясь кольцами, и было такое ощущение, будто хищник сидит внутри светового шара, а шар покачивается в тумане, словно плывет по воде...
И только под копытами лошади, чуть выше соляной земли, стелились еще сумерки. Лучи солнца, едва заблестев в кристалликах соли, сразу же отлетали обратно, потрескивая и загораясь искорками всех цветов радуги. И если сейчас какой-нибудь конокрад-разбойник крался бы за нашим путешественником, он увидел бы удивительную картину: лошадь не шла медленным шагом, а парила чуть выше земли, боясь обжечься искрой.
Но никто, кроме двух сусликов, не провожал нашего путешественника. Поднявшись на задние лапы, а передние сложив важно на вздутых животах, они обозревали местность, думая о тщетности бытия. Оба зверька узнали Тарази, уже проежавшего взад-вперед по этим пескам, как заблудший, и, может быть, именно это еще больше настраиватта их на меланхолический лад.
Но как бы ни скучна была эта местность и тосклива, Тарази подмечал свои маленькие прелести в неприхотливой жизни песков.
Сейчас ему не терпелось скорее добраться к Орузу, чтобы вместе с Ар-моном изучить диковинную черепаху, которая плелась сзади с неизменной страдальческой миной на морде.
В пустыне Тарази острее ощущал одиночество, и не потому, что рядом с ним никого ке было. Это пространство, где движение - лишь мираж, иллюзия, рождало в его душе беспокойство.
Ведь когда все стоит и молча созерцает с видом правого, а ты двигаешься, часто мудрствовал наш путешественник, то движение кажется противоестественным. Потому Тарази в нетерпении поторапливает лошадь, хотя торопиться вроде бы-некуда, никто его не ждет. Да и лошадь, увидев впереди бархан или заросли, спешит, чтобы отдохнуть в прохладе, будто чувствует, что за ними наблюдают.
Вот и теперь, едва поднявшись из лощины, Тарази заметил бархан, вдруг пославший в их сторону какой-то неестественный матовый свет.
Лошадь захрапела, и отвела морду в сторону, и замедлила шаг.
Но путешественник все хлестал ее, все принуждал, пока лошадь опасливо не приблизилась к бархану. Тарази, удивленный и сконфуженный, спрыгнул на землю, поняв вдруг странное поведение лошади.
Да, это был тот самый бархан, на гребне которого они переночевали, знакомые очертания склонов, те же линии борозд и даже отпечатки копыт лошади, не успевшие еще уйти в песок.
И только верхушка бархана, чуть взрыхленная и осыпавшаяся, была как бы уликой, доказательством того, что холмик окольными путями двигался за путешественником. И пока Тарази стоял в лощине, бархан успел обогнать их и остановиться, как ни в чем не бывало, поперек пути.
В своих скитаниях Тарази уже много раз встречал такие черные барханы они следуют и за одиночками, и за караванами, чтобы сбить их с дороги. Ползут незаметно днем, прячась и дожидаясь темноты. Притаившись за холмами или зарослями, следят. Ждут, пока люди, обессиленные, не заснут на песке, и вот тогда начинаются их опасные игры: подкрадываются и останавливаются, осыпаясь и ограждая со всех сторон путь людям. Меняют свою форму до неузнаваемости, чтобы сбить с толку путешественников, - вытягиваются, как столбы, или, наоборот, стелются низенькими грядами. Ветер поправляет их очертания, лощина, куда они спускаются, прячет их.
Случается и так, что черные барханы снова возникают перед изумленным путешественником в таких очертаниях, в каких он видел их, скажем, вчера. И кажется тогда путешественнику, будто все время он шел по заколдованному кругу и вернулся к тому месту, где переночевал.
Лошадь в беспокойстве пританцовывала возле бархана, а на морде черепахи был такой неописуемый ужас, что даже наш бесстрастный путешественник, знавший повадки черных барханов, разволновался.
Бархан будет появляться теперь то справа, то слева - и так на всем их пути. К нему может приползти другой бархан, и тогда они вместе будут преследовать человека на лошади и черепаху до тех пор, пока не повеет свежестью оазиса, и тогда барханы молча повернут в сторону, чтобы идти за другими странниками...
В прошлый раз, по пути в Оруз, видел Тарази на песке труп лошади, еще не растасканный коршунами и шакалами. Остановившись неподалеку, он с любопытством стал смотреть, как пополз к трупу черный бархан, доселе преследующий путешественника. И полностью накрыл павшую лошадь, втягивая ее в себя струйками песка, как щупальцами.
Но вот бархан встрепенулся, словно боясь потерять из виду Тарази, и пополз к зарослям, где спрятался путешественник, а на том месте, где лежал труп, остались одни лишь обглоданные кости.
Если черный бархан накрывает заодно и норы варанов и сусликов, то те не выбегают в панике, не бросаются прочь на волю, знают, что бархан будет деликатно ждать, пока зверьки не попируют досыта.
