– Лейтенант, оставь нас, пожалуйста.
Командир пожевал губу, вздохнул и с явной неохотой согласился. Мало замять конфликт, необходимо избежать осложнений, предотвратить повторные стычки. С бойцами он сам разберётся, а как быть с Чарли? Если кто и сможет контролировать, предугадать его поведение, то только старик.
– Не бойся их, Чарли, они привыкли, что всюду враги.
– Враги? – переспросил человек из-под капюшона.
Арнольд впервые осознал, в каком глубоком социальном вакууме обитал его собеседник. Для населения Австралии, нетронутой ракетными ударами, история большой войны так и осталась загадкой. Старик готов был поделиться с Чарли всем, что знал, и он рассказал мрачную хронику последних десятилетий. На прошлогоднем вторжении остановился подробней.
– Дядя Арнольд, но почему жители Индии приплыли сюда не год назад и не на двадцать лет раньше, а сейчас? Чего они ждали?
– Они нам не говорили. Доплыли, высадились, открыли огонь. Я не знаю никого, кто задавал им вопросы, услышал ответы и выжил.
– То же самое с ними?
– В каком смысле?
– Вы не берёте пленных, а если берете, то не можете расшифровать их язык.
– Это интересная мысль, – хмуро кивнул старик, – Кое-кто из наших говорит на их языке, нашли самоучитель, освоились. Лейтенант умеет, Стэнли.
– А может дело в том, что вы говорите на языке врагов, принадлежите НАТО, и они считают, что война продолжается? По-моему, проблема на уровне коммуникации. Ни у вас, ни у них нет реального правительства. Анархистам трудно договориться, тем более, если вести переговоры на разных языках. Согласно данным военно-исторической науки, локальные войны тянутся, пока одна из сторон не подчинит себе все доступные силы, не образует централизованное командование и правительство. У вас есть Совет, а у них, я полагаю, тоже есть какая-то штабная структура. Я не берусь давать оценку качеству командования. Но это ты сказал, что до вторжения в стране была полная неразбериха. А вот представь, закончится война, и что тогда? Сохранит ли совет свою власть?
Арнольд осторожно подался вперед, он слышал и не верил своему слуху, он сомневался и спросил:
– Ты рассуждаешь не как ребёнок, а как взрослый?
Вместо ответа Чарли сказал немного удивлённо:
– А разве я взрослый?
Бородатый фермер тряхнул головой, потёр переносицу пальцами.
– Так, погоди. Давай определимся, по возрасту ты не ребенок.
– Взросление определяется не только возрастом, но и общением, – парировал Чарли.
– Верно. А внешне ты очень даже взрослый. И поверь, когда люди слышат, как ты по детски строишь фразы, они теряются, не знают, чего ждать. Боятся и ведут себя неадекватно.
– Ты прав, некоторым стоит подучиться адаптивности и адекватности, – Чарли кивком указал на людей, очерченных светом костра.
– Чарли, крайности ни к чему. Послушай мудрого совета – не веди себя так, словно вокруг одни идиоты. Будь скромнее.
– Арнольд, твой совет действительно хорош, и я сегодня в этом убедился. Но взрослые очень похожи на идиотов. Поправка, не все, и вторая поправка, акцент на слове похожи.
Старик вздохнул и нахмурился, они замолчали.
Бойцы возле костра о чём-то оживленно говорили, тёмными взмахами резали свет длинные руки Люка – он с жаром спорил, чего-то доказывал другими бойцами.
– Ты их не бойся, – успокоил Арнольд, – Люк – задира, хулиган и, если говорить начистоту, умом не далёк. Стэнли хитрее и злее, но он труслив, и ему не хватает инициативы. Лейтенант Митчел держит их на поводке, пока он во главе отряда, тебе нечего бояться.
– Без твоего участия он бы меня уже шлёпнул.
– Почему ты так думаешь, Чарли?
Старик не дождался ответа. Человек с пятном убрал кисти рук в рукава, надвинул на лицо капюшон и поудобнее прислонился к неровной кирпичной стене. Арнольд и сам бы с удовольствием так же заснул, но только не в полутьме, вдалеке от костра на незнакомой территории.
– Так близко зверь не подойдёт, – обнадёжил его Чарли и добавил, – А кроме нас людей тут нет.
Он замолчал и вскоре ровно задышал. Со стороны легко было подумать, что он спит, но Чарли не спал. Слух, до предела обострённый за годы страха и одиночества, пришёл на помощь любопытству, и Чарли перехватывал слова отдалённого спора.
Громче всех разговаривал Люк:
– Да только на морду посмотрите, на морду! Я говорю не про пятно, старик сказал, что парень с рождения меченый. Глаза, видел глаза? У них они такие же – добрые, доверчивые. Ты будто не видел?
Стэнли ответил ворчливо, невнятно.
– Я понимаю, на поле боя у всех глаза страшные. Ты разведчик, смотришь на них через линзы, да и я наблюдал. Ты-то должен был видеть.
– Согласен, есть что-то общее, но он – другой, – негромко и уверенно сказал лейтенант, – Посмотрим, как себя поведет. Пока он ничем не угрожает, а просто так пускать людей в расход я не люблю. Доведем до базы, сдадим, кому надо.
– Вот наведет на нас индусов, – буркнул недовольный боец.
– А ты заметил, как он чисто говорит, без акцента? – вставил Стэнли, точно хотел поддеть приятеля, – Зуб даю, он ни слова не знает на хинди. Как тогда он им продался, как договорился?
– Лучше нос дай, а не зуб. Если что, то и не жалко, – отшутился Люк, на этом спор и кончился.
Чарли тихо посмеялся про себя, и неожиданно легко, с тоской представил, как его пытают, да всё без толку. Он ведь и правда не говорит на языке индусов. По рассказу старика Индия и Пакистан одними из первых вступили в войну, и много лет потратили на постройку транспортов, на верфях южных штатов. Обезображенная, испепелённая страна гнала прочь жалкие горстки людей, накатывали вновь и вновь холода, эпидемии, голод. На двадцать третий год пол сотни судов покинули берег укрытой снегами, безлюдной Индии. Остались навсегда в потерянном и стёртом прошлом яркие джунгли, слоны, барельефы и руины древних храмов. Одна из первых цивилизаций Земли исчезла, и напоследок исторгла в неизвестность сто тысяч душ, готовых насмерть встать за право жить на земле, не заражённой продуктами распада. Имел ли Чарли право судить беженцев из-за экватора? Вольны ли жители его родной страны в своём желании оставить себе то немногое, что ещё не растрачено?
Может ли вопрос нивелировать вопрос, и как безошибочно понять, чья-то правда правдивей? В душе у Чарли было горько от бессилия, и он не знал, как поступить, чем расшатать войну внутри себя, какую выбрать сторону. Если бы он понял что-то важное, смог определить для себя, тогда имело смысл пытаться как-то действовать. «Ты всю жизнь провёл вдали от людей, теперь ждёшь от них милости, если ничего для них не сделал, прожил всю жизнь только ради себя? Ты искал смысла жизни? Ты знаешь многое, но все твои знания взяты из книг. Вот и настало время применить их на практике. Остановить войну, начатую двадцать три года назад, спасти людей, готовых перебить друг друга».
