Узница отложила рукоделие, встала и подошла к стоящему у сырой холодной стены запертому комоду, на деревянной поверхности которого уже успела выступить плесень. Достав из корсажа крохотный ключик, отперла один из ящиков и вынула стопку писем. Их доставил молодой человек по имени Робин Поули. Он начал преданно служить еще тогда, когда Мария обитала в Татбери и пользовалась относительной свободой - во всяком случае, могла совершать далекие верховые прогулки. Для всего мира Поули оставался всего лишь скромным конюхом, но в действительности выполнял куда более важные обязанности. Он привозил письма из Парижа, от агента Томаса Моргана, который и порекомендовал посредника в качестве верного, достойного доверия слуги. С тех самых пор Поули находил способы навещать свою госпожу, причем даже здесь, в Чартли, и привозил письма от Моргана. Послания неизменно вдохновляли: в них подробно описывались усилия, которые французский кузен герцог де Гиз и король Испании Филипп предпринимали, чтобы вторгнуться в Англию и, возведя на трон многострадальную узницу, очистить Британские острова от протестантской скверны.
Интересы и цели Франции и Испании совпадали: вернуть заблудшее королевство в лоно католической веры и тем самым навсегда избавиться от военной угрозы со стороны сильной, прекрасно вооруженной державы.
Мария сдержанно улыбнулась. Спасители, разумеется, надеялись получить послушную марионетку, однако глубоко заблуждались: она вовсе не была той слабой и безвольной женщиной, какой нередко старалась казаться. Она будет править самостоятельно и решительно, а если потребуется, то, как и в родной Шотландии, сама поведет в бой войска.
Мария вернулась к камину и открыла пакет. Письма обладали магической силой: они дарили надежду. Нет, она не забыта в унылой северной пустыне. Пришло время призвать к действию, показать, что убежденная в правоте общего дела и католической веры стойкая королева ценит усилия и мечтает обратиться к дворянству Шотландии, задавленному протестантской Англией. Несмотря на то что ее собственный сын пользовался покровительством Елизаветы и правил Шотландией как монарх-протестант, истинные шотландцы-католики считали своей королевой Марию Стюарт и были готовы встать на ее сторону.
- Шарлотта, не пришлешь ли ко мне Барбару?
- Сию секунду, мадам. Могу ли и я что-нибудь для вас сделать?
- Будь добра, принеси бумагу и чернила.
Шарлотта с готовностью поставила перед госпожой поднос из слоновой кости со всеми необходимыми для письма принадлежностями. Мария на мгновение задумалась, а потом начала писать обращение к своей стране и своим подданным. Она и сейчас пользовалась тем самым шифром, который неизменно применяла в секретной корреспонденции, а когда закончила, посыпала лист песком, чтобы высохли чернила, свернула и запечатала, но не королевской печатью, а всего лишь бусиной с висевших на поясе четок. Для посвященных в тайну рисунок должен послужить свидетельством истинности послания, а посторонние не заподозрят его важности. Во всяком случае, всегда надо надеяться на лучшее и молиться.
Горничная Барбара уже стояла в ожидании приказа.
- Возьми это и храни до тех пор, пока не появится Поули; он должен приехать в ближайшее время, чтобы послужить мне верой и правдой. Найди этого человека: он будет или в деревне, или в конюшне - там, где легче остаться незамеченным. Отдай письмо так, чтобы ни одна живая душа не видела.
Барбара приняла сложенный лист и бережно спрятала за корсаж.
- Непременно исполню, мадам.
Мария снова опустилась на стул и прислонилась головой к высокой деревянной спинке. Тюрьма, и без того мрачная и убогая, окончательно опустела. Кузина лишила ее последнего символа монаршего правления. Вот только Бога не под силу украсть никому.
Она прикоснулась к образку на груди и устало закрыла глаза.
Сэр Фрэнсис Уолсингем торопливо шагал по длинным коридорам Уайтхолльского дворца. Шел он, озабоченно нахмурившись и крепко зажав в руке стопку бумаги. Попадавшиеся по пути слуги и придворные спешили скрыться, но, погрузившись в размышления, всесильный секретарь никого не замечал. Он спешил в личные покои королевы. Двое часовых немедленно опустили пики и категорично преградили путь.
Дверь, однако, тут же открылась. В коридоре показалась молодая придворная дама и присела в низком реверансе.
- Ее величество немедленно вас примет, сэр Фрэнсис, - оповестила она, после чего неслышно удалилась, предоставив вельможе встретиться с королевой наедине.
Уолсингем почтительно поклонился, сделал три шага и снова отвесил поклон - еще более глубокий.
- Ваше величество, благодарю за аудиенцию.
- Что за чепуха, Фрэнсис. Разве можно отказать в приеме секретарю королевской канцелярии?
Королева отложила перо и встала из-за стола. Выглядела она, как всегда, великолепно: алое бархатное платье украшено жемчугом, массивный бриллиантовый кулон мерцает на фоне роскошно расшитого корсажа, к усеянному драгоценностями поясу прикреплен золотой, с множеством сияющих сапфиров футляр для благовоний. Сейчас, в пятьдесят три, ее некогда густые ярко-рыжие волосы поредели и поблекли, а потому скромно прятались под чепцом, который с полным основанием мог бы считаться произведением ювелирного искусства.
- Итак, что же вы намерены мне поведать? В вашей записке я почувствовала настойчивость. Какие-то срочные дела?
Голос звучал резко; королева никогда не считала нужным скрывать неприязнь к секретарю. Сам сэр Фрэнсис давно привык к подобному отношению и никогда не позволял личным чувствам вставать на пути действий, которые он считал необходимыми ради блага короны.
- Не настолько срочные, мадам, чтобы я осмелился прервать нечто более важное, - ответил придворный с едва ощутимой вопросительной интонацией, а когда королева небрежно махнула рукой, продолжил: - Осмелюсь просить о личном одолжении.
Елизавета взглянула с интересом.
- Право, Фрэнсис, совсем на вас не похоже. Обычно вы поучаете, что необходимо предпринять во имя государства и в моих собственных интересах, но что-то не припомню, чтобы хоть раз обращались по поводу своих дел.
- Осмелюсь возразить вашему величеству. Не припомню, чтобы когда-нибудь поучал.
Королева нетерпеливо покачала головой и опустилась в кресло.
- Позвольте говорить так, как считаю нужным.
Сэр Фрэнсис поклонился:
- Как прикажете, ваше величество.
- Так что же за личное одолжение?
Елизавета показала на стул, и вельможа с благодарным поклоном сел.
Королева могла проводить на ногах долгие часы, тем самым заставляя стоять дипломатов и придворных. Многие едва не падали в обморок.
