— Я так боялась, что с тобой что-нибудь случится! Я покачал головой:
— Да нет же, со мной ничего такого не случилось. Только вот ни одному из нас не удалось найти папу.
— Я знаю. Он в черной зоне, — сказала Бекки. — Тот тип, с которым он дрался, хотел действительно проникнуть в нашу зону, но Тому удалось его подстрелить — слегка подстрелить, — после чего сам он сразу переместился. Затем «черный» сломал нашу установку и…
— Продолжай, продолжай! — не вытерпел я. — Только откуда ты все это знаешь?
— Уборщики, — ответила она. — Они появились вскоре после того, как вы отбыли.
— Но ведь они уже… — начал я и в ту же секунду понял, что она хочет сказать.
— Тот человек, видимо, и был «черным» агентом, — продолжала она. — Это его кровь ты тогда учуял. Вероятно, у него есть сообщники в городе, которые в курсе всех наших дел — они-то и научили его, что надо сказать, чтобы скрыться незамеченным. У них было продумано все до мелочей.
— Почему ты так решила? И почему ты так уверена, что те, другие — настоящие?
— А я их узнала. Я как раз смотрела в окно, и тут они подъехали на своей обычной машине. Вспомни — мы же не видели, какая была машина у первых уборщиков, да и голос того, что разговаривал с нами через дверь, я тоже никогда не слышала. Кстати, тем, вторым, я тоже поведала твою легенду о некоей реконструкции. А еще я вспомнила, что ты тогда говорил про кровь. Поэтому, когда они уехали, я включила везде свет и обошла помещение. Так вот, на заднем крыльце я обнаружила несколько засохших пятен крови — и на стоянке тоже.
— А почему ты думаешь, что он переместился к нам через транскомп — и напал на папу?
— Не знаю, — сказала Бекки. — Но могу поклясться, что это связано с войной в черной зоне. Обстановка там сейчас накалилась, и «черные» пытаются создать беспорядки в других зонах, чтобы «белые» не могли помогать партизанам…
Все время, пока мы говорили, я держал Бекки в объятиях, но тут я резко отстранил ее и посмотрел ей в глаза. Я ведь не говорил ей об этом — даже когда нес всякую околесицу, подавая голос из тумана. Я говорил о чем угодно — о том, что мне никто не доверяет, что все все от меня скрывают, — но ни словом не обмолвился о партизанах. Так, значит, она тоже знала! Знала и молчала!
Я стиснул зубы с такой силой, что они скрипнули.
— Джим, да что с тобой?
— Все, все до одного знали — кроме меня! — выкрикнул я. — Даже ты! Ты, которая младше меня! Что же это получается? Значит, тебе он рассказывает, а мне — нет?
— Ничего мне Том не рассказывал! — в тон мне проорала Бекки. — Я сама обо всем узнала! Сперва он даже не знал, что я знаю!
— Что значит — сперва? — спросил я.
Она осеклась и посмотрела на меня немного испуганно.
— Просто потом я призналась ему, что знаю. Вот то и значит.
— Ну и что же он? Что он тебе сказал? — спросил я.
— Сказал, чтобы никому не рассказывала.
— И все?
— Угу.
— Ладно, ладно, — проворчал я. — Не умеешь врать — не берись.
— Ну, может быть, он не совсем так выразился, — опустила глаза Бекки, — но по смыслу было то же самое.
— Бекки, — сурово произнес я. — Скажи мне точно, что именно он тебе сказал.
Она отстранилась от меня.
— Послушай, я не хочу больше говорить об этом, — пробормотала сестренка. — И вообще, я упомянула про эту войну только потому, что ты проболтался о ней, когда разговаривал сам с собой в тумане. А теперь хватит об этом. Ладно?
— Нет, не ладно, — не унимался я. — Я хочу знать. Мне надоело чувствовать себя изгоем в своей семье. Какое он имеет право мне не доверять?
— Ну хорошо, я дословно передам тебе, что сказал Том. Да, он действительно не говорил мне: «Держи язык за зубами». Он просто сказал: «Не рассказывай Джиму».
Бекки отвернулась.
— Правда он так сказал?
— Правда.
— Но почему?! Если он доверяет мне, почему не хочет, чтобы я тоже обо всем этом знал?
— Этого я тебе не могу сказать.
— Почему?
— Он взял с меня слово.
Я вздохнул, после чего изо всех сил шлепнул ладонью по стволу дерева. И вдруг все мои прежние домыслы как-то сами собой выстроились в стройную картину.
— Послушай, а это как-то связано с тем, что там происходит сейчас?
— Да, — ответила Бекки.
— В таком случае, — сказал я, — все клятвы отступают на второй план. Он в опасности — и ему нужна помощь. Когда он брал с тебя обещание, он же не рассчитывал, что дело так обернется. А теперь ситуация изменилась. Я должен знать все, иначе я не смогу ему помочь…
Бекки глубоко задумалась. Лицо ее поочередно отразило несколько стадий сомнения, и только после этого она заговорила снова.
— Знаешь, почему он не хотел тебе ничего говорить? — спросила она. — Потому что на самом деле Агата жива.
Агата… Так зовут мою мать.
Так… Спокойно, Джим, спокойно.
Теперь я разрешаю себе думать о матери — еще недавно не разрешал. Мы с ней были очень привязаны друг к другу, поэтому думать о ней в прошедшем времени… Словом, это для меня невыносимая мука. Они с дядей Джорджем — брат и сестра, хотя и совершенно не похожи. Дядя Джордж маленького роста, плотный и русоволосый, мама же была высокой стройной брюнеткой. Кроме того, дядя Джордж — оборотень, а мама — нет. Дядя Джордж — молчаливый и скрытный, а мама всегда была улыбчивой и открытой. У них в семье любили шутить, что мама забрала всю общительность, отпущенную на троих отпрысков — дядю Джорджа, Дэлу и ее саму. И при этом она вовсе не была какой-то пустышкой или неженкой. У себя в зоне мама занималась наукой и математикой, а также, как и все в их семье, очень любила природу и свежий воздух. Все отпуска она проводила в походах — лазая по скалам или плавая на каноэ. Еще она отлично стреляла из лука и была дважды чемпионкой среди женщин по стрельбе из пистолета… Должен признаться, что поначалу я страшно ревновал, когда она взяла к нам жить Бекки и между ними завязалась какая-то непонятная мне дружба.
Однажды, около года назад, мама отправилась в другую зону. Такие визиты для нас не редкость — мы всегда поддерживаем отношения между семьями. Но на этот раз ее отсутствие затянулось дольше обычного. Ее не было уже несколько месяцев. А отец все твердил: «Ничего страшного. Не волнуйтесь». Но я, конечно же, волновался — можно подумать, я не видел, как он сам переживает. И один раз, когда я снова спросил его про маму, он ответил:
— Произошел несчастный случай. Она больше не вернется.
Сколько я ни пытался выпытать у него подробности, он только отмахивался: «Я не хочу об этом говорить», или «Мне нечего больше сказать», или «Не будем об этом»… Да, если уж отец замкнется, то дяде Джорджу с его молчаливостью до него далеко!
