Каллад усмехнулся, заметив напряженность клирика. Путешествие с убийцами и ворами — видимо, для принципов юнца это слишком.
— Отнюдь. Только дурак потопает следом за дварфом туда, куда он идет, а я в какой-то момент прошлой ночью перестал быть дураком. Ну, что сказать? Лучше быть живым калекой, чем мертвым героем.
— Ты отвратителен, вор.
— А я горжусь им, — произнес Каллад. — Давайте, добрые люди, пожелаем герру Манну удачи в пути, куда бы ни привела его дорога, а потом пойдем за колдуном.
— Значит, ты согласен на условия его освобождения.
— Я этого не говорил. Путь нам предстоит долгий, случиться может что угодно, так что не будем пока ничего обсуждать.
— Тогда ван Хал не отдаст его тебе.
— Мы перейдем этот мост, когда доберемся до него, ладно? Я и Разящий Шип при необходимости умеем быть весьма убедительны.
Глава 5
Проклятье Белого Волка
Город Белого Волка, Миденхейм
Исход зимы, 2055
Задача была невыполнимой. Теперь Йерек фон Карштайн знал, что Конрад доверяет ему, но оказалось, что нового графа не переубедишь. Конрад не мог отрицать, что род вампиров нуждается в обновлении, чтобы пережить свой вечный бич, человечество, но люди не были единственными врагами мертвых. Злейшие враги вампиров — они сами, и от этой истины никуда не деться. Запасы пищи вокруг замка истощились до предела, вычерпанные почти до дна несколькими выжившими вампирами, вернувшимися в Дракенхоф, — сдержанность не была в их характере. Они ели, поскольку нуждались в еде. И это — последние из их племени. Исчез аристократизм Влада фон Карштайна, а с ним и мудрость графа-вампира. Влад не стал бы опустошать окрестности замка, лить без меры свежую кровь. Он выращивал скот для того, чтобы кормиться, а не для того, чтобы безжалостно убивать.
Не то, что его новые отпрыски.
Они подчинялись лишь основным инстинктам. Были голодны — ели. Их не заботило то, что они убивают все больше и больше людей, в конце концов, ведь люди — это всего лишь скот. Их не беспокоило, что мертвецов некем и некому заменить. Люди всегда найдутся. Их цель — резать и жрать, утоляя вечную жажду зверя. Какая непоследовательность!
Ночами после визита Конрада Йерек гулял среди них. Не требовалось большого ума, чтобы заметить: из оставшегося скота не получится сильных вампиров. Он страстно спорил с новым графом, пытаясь разъяснить ему, как необоснованны его рассуждения. Пусть лучше у них будет не много вампиров — не нужно увеличивать ряды человеческим отребьем. Слабость всегда потерпит поражение, это заложено в ее природе. А слабый человек станет слабым вампиром. Ослаблять родословную, кровную линию — ошибка.
Конрад слушал, но все, что говорил Йерек, переворачивал так, чтобы оно соответствовало его идеям. Все, чего достиг бывший Белый Волк, — это убедил Конрада, что гамайя должны отправиться в иные земли в поисках свежей крови, крови, достойной перехода в нежизнь. Каждый из пяти гамайя должен был отыскать и обратить пятерых потомков.
Йерек пытался возражать, ибо это ослабило бы вампиров, но Конрад настоял на своем. Он ясно представлял себе, какими должны быть новые потомки — самыми смертоносными и безжалостными представителями рода людского, и отбирать их следовало самым тщательным образом. Конрад прав: новые отпрыски — будущее их рода. Каждый же новый потомок в свою очередь обязан будет обратить еще пятерых, и так далее, и чума нежизни вновь распространится среди живущих. Йерек не мог отрицать, что стратегия данного плана обладала определенными достоинствами.
В гамайя отобрали лучших из лучших выживших после Альтдорфа, самых преданных Конраду и его притязаниям на графский титул, стратегов и бойцов, закаленных в элитных отрядах. Их связывали прочнейшие узы — такие, как те, что связывали Белого Волка с его соратниками в прошлой жизни в Миденхейме. Они были не обыкновенными жестокими убийцами, лишенными совести и сомнений. И не распущенными зверьми, толкаемыми инстинктами породы. Они стояли выше этого. В них все еще теплилось что-то — искра человечности, что ли, делающая их не просто безмозглыми тварями.
Йерек сам отбирал их именно по этой причине. Он знал, что Конрад указал бы на самых беспощадных бестий из своего зверинца монстров и возвел бы вокруг себя кордон клыков, надеясь, что это защитит его от неизбежного. Вот чем они отличались друг от друга: если Конрад видел в человечности слабость, Йерек видел в ней силу. И это говорило о Волке больше, чем о его хозяине.
— Каждому лидеру нужен один правдосказ в стае гогочущих льстецов. Не бойся высказывать то, о чем думаешь, друг мой, — говорил Конрад. Не бояться высказывать то, о чем думаешь. Легко сказать, но жить с этим при дворе нового графа-вампира было не так-то просто. — Не у многих хватит смелости ответить за свои слова. Я не дурак, Волк. Я знаю, вокруг меня масса подхалимов, но я не идиот, чтобы отмахнуться от того единственного, кто говорит правду.
Вот так Йерек преклонил колено и поклялся всегда говорить своему господину правду, какой она ему видится, не закутывая истину в красочную пелену обмана и хитрости. Но даже давая обет, Йерек знал, что еще пожалеет о нем.
Пообещав хозяину откровенность, он вернулся на родину и принялся выслеживать выживших. Ночью вампир рыскал по району Паласт, держась в тени северной городской стены. Он миновал Миденпалас и группу зданий, обступивших графский дворец, и даже пробрался в мавзолей герцога посмотреть на гробницы людей, которым служил при жизни.
Волк понаблюдал за дамами, прогуливающимися с кавалерами в Кенигсгартен, а когда нельзя уже было больше откладывать, вернулся на Воинскую площадь, спустился по короткой лестнице в просторный сквер, присел на деревянную скамью и вспомнил деньки, когда муштровал своих солдат под пристальным взглядом статуи Гюнтера Тодбрингера. К Белому Волку явилось гораздо больше призраков прошлого, чем он ожидал. Эта мощеная площадь была ему почти домом. Он слышал все: стук молотов, лязг щитов, проклятия, смешки и повторяющийся снова и снова клич: «Ульрик! Ульрик! Ульрик!»
Эти воспоминания и привели его к величественному бронзовому памятнику на углу Вествег и Зюдентенвег.
— Где ты взял силы на это? — спросил он человека из бронзы, не ожидая ответа, потому что ответа не было.
Два мальчика сидели на широком плече статуи, а под ее ногой лежала раздавленная крыса со сломанным хребтом. В самый разгар Черной Чумы граф Гюнтер закрыл городские ворота на шесть долгих месяцев, обрекая этим на смерть тысячи. Требовалась невероятная стойкость духа, чтобы перебороть искушение распахнуть ворота перед невинными, умирающими людьми, но выбора у Гюнтера не было, и ворота остались запертыми, спасая Миденхейм. Старая история, но заслуживающая, чтобы ее помнили, — из великих жертв рождаются великие победы.
