его стороной обходят. Кому нужен такой дурачок?
— Помнишь меня? — прозвенел в знойном воздухе серебряный колокольчик.
Ломэлвея? Мальтуш вскинулся, заозирался. Мелькнуло золотом за ближним ивняком, ветерок принес сладкий дух весенней листвы. Там! Мальтуш уронил флягу, добежал до кустов, выглянул: пусто…
— Лови, не отставай! — раздался сзади голос, похожий на соловьиную трель.
— Дразнишь… — обернулся Мальтуш. Мелькнул перед глазами тонкий силуэт. — Найду, поймаю!
— Лови… — рассмеялся прозрачный перелесок.
Говорят, эльфы всегда спокойны. Трудно задеть вечного, что ему мимолетные, суетливо спешащие события? Что ему страсти краткоживущих, их беды и печали?
Клеон нервничал. Он держался, не показывал вида, но крылья его носа слегка подрагивали, и билась жилка на бледном, почти прозрачном виске.
— Не жадься, Перворожденный, — ухмыльнулся Фог. — Тралин уже пережег священные дубы на уголь. Думаешь, я радовался? Теперь твоя очередь!
— Ты не понимаешь… — со стоном начал Клеон.
— Конечно, куда мне, однодневке! — оборвал его Фог. — Тралин привез рубин, один из десяти первых. Я вижу, он чуть бороду не изжевал с досады. Оркам старшины Борузга тоже не понять твоих страданий, эльф. Ты знаешь, что вложили они в наше дело?
— Они — прах земной, — выплюнул эльф. — Их святыни — тоже прах!
— На нем держится наша затея, остроухий! Хватит капризов. И скажи своим: нечего глазеть и пугать троллей. Они же как дети!
Вурст и Дромм, два пещерных тролля, стояли тут же. Они медленно поводили головами от эльфа к человеку и обратно. На их грубых, шишковатых лицах застыл восторг пополам со страхом. На плече у Дромма лежала огромная двуручная пила.
— Вот он, — мертвым голосом сказал Клеон, гладя ладонью ствол гигантского дерева. — Клянусь, потом мы сочтемся!
— Непременно, эльф! — ответил Фог. — Но сперва приготовим подарок нашему полурослому Величеству. Не забывай, Клеон, самый лучший мэллорн! Иначе все зря.
— Я помню, — ответил эльф.
Пила с визгом вгрызлась в толстый ствол. Полетела белая стружка.
Лес возмущенно шумел.
Клеон смотрел, не отводя взгляда и даже не мигая, скрестив руки на груди.
Потом исполинский вяз задрожал, заскрипел и рухнул.
Запутала, закружила Мальтуша бессмертная принцесса! То среди бузины взмахнет золотыми волосами, то из-за березы поманит изгибом спины. Бежал Мальтуш за обещанной страстью, метался от дерева к дереву, из низины на взгорок, от зазеленевшей болотины к речному берегу, по полянкам и перелескам.
— Хранил себя? — смеялось ее лицо в зеркале родника.
— Не замарался с деревенщиной? — спрашивали из зарослей малины губы, пахнущие серединой лета.
— Готов ли? — мелкой птахой свиристело и чвикало в кронах.
— Да! — отвечал Мальтуш, ловил разгоряченным лицом тень ветра.
— Нет… — заверял, припадал к студеному ключу.
— Где же ты? — спрашивал, щурясь от лучей заходящего солнца.
На поляне, выстланной седыми мхами, пастух остановился. Опустился безлунный вечер, небо почернело, но светился, казалось, сам воздух. Нет! В чаще леса, между мощными стволами, там и тут горели над розетками щитовника колдовские фонарики. Цвел папоротник, обещал чудо.
Вокруг с трех сторон поднялся волшебный лес, а с четвертой лежала неподвижная гладь реки, и в ней отражались звезды. По краю поляны извивался ручей и пропадал в маленьком овражке на самом берегу. Ветер принес прохладу и слабый запах углей, будто неподалеку жгли костер. «Сколько же я отмахал без памяти? — подумал Мальтуш. — Ноги гудят, будто неделю в дороге».
— Хранил, чую, — сказала Ломэлвея. Мигом раньше поляна была пуста, и вот стоит рядом эльфа, молодая, будто не прошли годы, красивая, свежая, а из одежды на ней — лишь текучие золотые пряди. — Выпей!
Мальтуш принял берестяной кубок и сделал глоток. На языке остался горький привкус молодой листвы. Через мгновение усталости не стало, сила забурлила в мышцах. Показалось, сзади развернулись крылья, которыми можно обнять весь мир!
— Сестры помогут тебе, — сказала эльфа, и по сторонам встали девушки.
Прикрытые, как и сама Ломэлвея, только волнами кудрей, тонкие, белые и гладкие. Они словно светились и напоминали фарфоровые статуэтки, какие привозили иногда коробейники. Сестры потянулись к Мальтушу, уложили на мох и стали стягивать с него одежду. Пастуха бросило в жар с непривычки, он застыдился, стал прикрываться, но девушки были непреклонны и только засмеялись в ответ.
— Но мое стадо? — задал Мальтуш глупый вопрос.
— Не бойся, — серьезно ответила принцесса, — коровы в срок вернутся в стойла.
«А я?», — хотел еще спросить Мальтуш, но одна из эльф властно шепнула: «Молчи! Мы смоем с тебя дневную грязь». Ослушаться оказалось невозможно. Сестры начали обтирать пастуха влажным мхом, в ночи повеяло цветущим садом. Иногда то одна, то другая как бы ненароком касалась его мужественности, с каждым разом дольше задерживая руку. Ох… Мальтуш дрожал, тянулся к гибким проказницам, порывался схватить. Тогда на его раскинутые руки сели две девушки. Они были невесомы, но плечи словно налились свинцом. «Рано еще», — сказала одна, вытянулась кверху и запела. За ней вторая, и скоро все сестры пели о любви и страсти. Пели на незнакомом языке, но Мальтуш понимал, ведь не молчали их тела.
Ломэлвея стояла напротив, перебирала в руках длинные локоны и улыбалась.
Солнечно сиял горн. Снопы искр летели из-под малого молота, осыпали рабочую куртку Тралина, бессильно гасли в бороде. Да и где видано, чтобы гном опалил себе бороду у живого огня? Хотя, случись так, мастер Тралин не стал бы обижаться. Работа сделана невиданная, великая! Впервые под небом и звездами в честном металле сплавлено несоединимое: святой камень гномов из сердца гор и орочья почитаемая грязь. Немыслимое смешение, несусветное, непереносимое, но… Сверкает заготовка, пышет жаром с наковальни, грозит будущим острым жалом. Что тут борода, если такое творится! Память важнее.
— Ковчежек, живо! — крикнул мастер.
Подручные вынесли ковчежек — шамотный ящик с откидной крышкой и прорезью с узкого торца. Тралин укрепил заготовку в прорези, не до конца, оставив лишку с ладонь. В ящик он нагреб углей из печи, укрыл ими жало. После захлопнул ковчежек и замазал глиной прорезь.
— Отправляйтесь, да скорее! — скомандовал Тралин. — Времени вам треть часа, не больше, потом металл придется калить заново.
Оставшись один, мастер Тралин проверил прочий инструмент. Шлифы, точильные камни, правильные кожи — все готово и исправно, никак иначе. Но чем еще заняться, чтобы не представлять, откуда вернется будущий резец? «Пусть укрепят меня стихии», — пробормотал гном и стал ждать.
Мальтуш изнемогал. Девушки-эльфийки вели над ним бесконечный хоровод. Прикосновения рук, губ, языков кружили голову. Тело рвалось на свободу, оно не желало больше терпеть.
— Пора, — сказала принцесса, шагнула вперед и медленно села на Мальтуша. — Отпустите его.
Пастух рывком сел, сомкнул руки на талии эльфы. Тонкая и гибкая, прохладная и
