– Пусть детишки свои знаки уродуют. Мне вызывник трижды жизнь спасал.
Я ему не поверил. Довести себя до критического состояния, чтобы Знак вызвал экстренную помощь – это надо очень постараться.
– Почему фонари не работают? – сменил я тему разговора.
– Город перегружен, – с готовностью объяснил Игорь. – Здесь много научных центров, сейчас проходят две конференции, плюс курортный сезон… Энергии не хватает, гостиницы забиты.
– Ясно. А зачем мы идем на пристань? – спросил я.
Игорь замолчал. Вокруг было темно – едва-едва угадывалась под ногами поверхность дорожки, да и то из-за вмурованной светоотражающей крошки. И тишина – лишь шлепает босыми ногами Игорь, и подошвы моих кроссовок тихонько наигрывают «Пора в путь-дорогу…» Отключить, что ли, достала уже эта музыка…
– Откуда знаешь, куда мы идем? – спросил, наконец, Игорь. – Бывал тут раньше?
– Первый раз. Морем пахнет, – объяснил я. – И озон – как от зарядной станции. На берегу скорее лодочная станция, чем автостоянка, верно?
– Ничего не чувствую, – старательно принюхавшись, сообщил Игорь. – Ну и нюх у тебя… как у индейца. Чингачгук…
– Михаил. Просто – я мутант.
– А, понял. Если еще подеремся, я тебя не буду бить по носу, – после короткой паузы пообещал Игорь.
Я против воли усмехнулся. Бей, не бей, это ничего не изменит, на самом-то деле. У меня рецепторы запаха не только в носу. Но сама реакция мне понравилась. Я уже давно привык, что половина ребят, как только узнают, что я мутант, не хотят дальше общаться. Говорить этого я не стал, а повторил:
– Так зачем мы идем на пристань? Ты что, утопить меня хочешь? Так я хорошо плаваю, учти.
– Псих! – неожиданно резко огрызнулся Игорь. – Я там живу…
Несколько секунд он молчал, потом добавил:
– Не шути так, Мишка. Меня однажды топили. Это очень неприятно.
Пока я пролистывал телефонный справочник, Игорь возился на кухне. Он готовил яичницу, причем не из порошка или брикета, а настоящую, из яиц. В маленькой кофеварке варился кофе – тоже настоящий, из только что смолотых зерен. От еды я решил не отказываться, вот уже неделю, как приходилось жрать только синтетику.
– Что ты там ищешь, Чингачгук? – поинтересовался Игорь, пытаясь одной рукой разбить яйцо над сковородкой, а другой – достать чашки из шкафа над мойкой. Мебель на кухне была обычная, на взрослого. Значит, муниципальная квартира, и живет в ней Игорь недавно.
– Ну… мало ли.
Краем глаза и поглядывал на него, уж очень забавно Игорь выглядел при свете. Прическа у него оказалась из семи разноцветных гребней. В левом ухе серьга, на груди старый автоматный патрон на цепочке.
– В гостиницах остались только платные места, учти. А с работой… – Игорь презрительно хмыкнул и не закончил фразы. Зато доброжелательно предложил: – Можешь пожить у меня. Я вот работаю, потому что хочу нормально поесть и купить хорошую одежду.
– Сейчас ты в ней нуждаешься, – не удержался я.
– Ага, – Игорь победоносно закончил сражение с яичницей и принялся разливать кофе. – Я на югах болтался, там и в шортах жарко. А носить бесплатную синтетику не собираюсь… Живи у меня, Мишка.
– Все равно я хочу найти работу, – упрямо повторил я. – Без денег неуютно.
– Совсем пустой?
Пожав плечами, я полез в карман, выгреб горсть монеток и несколько бумажек, положил на стол среди хлебных крошек и яичной скорлупы. Большей частью это были обычные монеты, которые есть у любого мальчишки, считающего себя нумизматом: советские гривенники, американские центы, монгольская алюминиевая мелочь, российские копейки. Но были и редкости – казахский тенге с портретом какого-то президента, в начале века изъятый из обращения и почти весь уничтоженный, уральские четыре рубля – единственная в мире монета такого странного номинала, полная серия «поляничек» – денег московского княжества.
Игорь сразу же завладел «поляничками», запаянными в прочный пластик. Завистливо оглядел и сказал:
– Тоже их собирал. У меня одной не было, где Петр Первый с подзорной трубой, она же самая редкая… Баксов двадцать за них дадут. Да еще десятку за четырехрублевку и тенге, и пару за остальное. Нормально! Ты богач!
Я подумал, и решил, что Игорь прав.
– Как ты их еще не профукал, а? – мой новый знакомый все крутил в руках коллекцию, и в глазах у него был азарт. Он и впрямь был коллекционер. Ну, несерьезный, конечно, а такой же как я.
– За три дня не успел, – сказал я.
– Какие такие три дня?
– Я во вторник из дома ушел.
Игорь отложил мои сокровища.
– Серьезно?
– Да.
– Тебе лет сколько? – он построил фразу немножко странно, так иногда говорят взрослые, когда пытаются подчеркнуть свой возраст. Будто в возрасте скрыто какое-то преимущество.
– Тринадцать.
– Точнее!
– Тринадцать лет, три месяца и двадцать дней! – ехидно сообщил я.
– Блин, ты старше меня… мне только два месяца назад тринадцать стукнуло.
– Поздравляю.
– Зато я получил гражданские права в двенадцать лет ровно! – сообщил Игорь.
– И что с того? Лешка Филиппов все права получил в десять. Мария-Луиза де Марин в восемь лет, семь месяцев и…
Игорь ухмыльнулся:
– Ты крайности не бери. На самом-то деле, только один из десяти тысяч признается полноправным гражданином мира раньше двенадцати лет.
– Я бы еще лет пять не признавался, – сказал я. – Как в двадцатом веке. Нафиг мне это надо.
Игорь кивнул:
– Понятно. Ладно, все ясно, ты парень-кремень, на вопрос отвечать не любишь, про жизнь свою гадкую рассказывать еще не привык…
Я ничего не ответил. Игорь шлепнул на стол скворчащую сковороду, тарелку с хлебом, вилки.
– Лопай.
Упрашивать себя я не заставил.
Вот почему так происходит? На вкус вроде бы и никакой разницы нет, что синтетическая пища из бесплатных кормушек для чмо, что нормальная еда из естественных продуктов. А все равно… синтетику жрешь через силу, только потому, что знаешь – надо…
– Это жизнь, – сказал Игорь.
Я посмотрел на него.
– Вкуснее потому, что в этой еде – жизнь, – сообщил он. – Курочки несли яички, из них должны были вылупиться птенчики… А мы их лопаем. Эмбриончиков куриных. Белок, жиры, углеводы – все это фигня. Жизнь мы жрем. Чужую. Мы – живые. Значит, должны чужую жизнь поглощать. А синтетика – обман желудка!
– Ты телепат? – прямо спросил я. Мне стало не по себе, и я наплевал на правила хорошего тона.
– Нет, ничуть. Я не мутант. Повышенная способность к эмпатии, вот и все. Ты ведь думал о том, почему нормальная еда лучше синтетики, верно? Я это почувствовал. У меня бывает.
– Да, я думал об этом, – честно сказал я. – Только вряд ли дело в том, что мы… такие. Что нам убить кого-то надо. Сожрать. Просто вся эта синтетическая жратва – она несовершенная. Наверняка упущены важные компоненты…
