Пишут много, а отсюда разговоры о том, не слишком ли увлекаются Достоевским, не произошел ли определенный перекос в исследовании русской общественной мысли. Все о Достоевском, да о Достоевском, как будто нет других. Есть и другие, конечно. Но им в свое время было уделено внимание исключительное. Нельзя сказать, что и они осмыслены достаточно полно, слов было высказано больше, чем мыслей. Но о Достоевском мало было и мыслей и слов. Иногда даже говорят о какой-то моде на Достоевского. В забывчивости высказывают мысль, что заниматься Достоевским стало выгодно. Это якобы верный путь к получению всякого рода званий, степеней, словом — лавры на шею. Заблуждаются. Какие лавры, — сохранить бы шею. Не знаю я людей, сделавших на Достоевском «капитал». Больше теряют.
Подобные взгляды базируются, помимо всего прочего, на недооценке места Достоевского в современном мире и переоценке всего, написанного о художнике.
Творческое наследие Достоевского современно в полном смысле этого слова. Проблемы, писателем поставленные, и в настоящее время не разрешены до конца. Да вряд ли и вообще их можно когда-нибудь разрешить до конца. А потому, говоря о Достоевском, говорят и о современности.
Острота постановки проблем, противоречия в этой постановке позволяют по-разному толковать наследие Достоевского. А потому не является случайным включение писателя в борьбу идей современного мира.
Достоевский — один из наиболее значительных звеньев в истории русской культуры. Изолировав это звено молчанием, можно крайне обеднить эту культуру и разорвать цепь ее развития.
Достоевский — один из наиболее видных деятелей истории мировой культуры. Доказывать данное положение не надо. Это общеизвестно. Можно сослаться лишь на то, что уже несколько лет существует Международное общество исследователей жизни и творчества Достоевского.
И наконец, Достоевский — один из наиболее читаемых в мире писателей. А далеко не каждый из читателей способен самостоятельно постичь всю глубину сложного мира этого художника.
Осмыслен же Достоевский у нас пока еще явно недостаточно. Причин этому много. Но не о них сейчас речь, а о факте как таковом. Наши работы порою не помогают читателю, а сбивают его с толку.
Два противоположных подхода к Достоевскому, творческий и догматический, выделенные мною еще в первой книге о Достоевском [1] применительно к литературе, вышедшей до 1964 года, существуют и сейчас. Они прошли, находясь в борьбе, через все наше достоевсковедение. Борьба между ними шла с переменным успехом. И в зависимости от успеха той или иной стороны я вижу три, более или менее четко очерченных периода в достоевсковедении. Первый — до тридцатых годов: преобладает творческий подход. Второй — до середины пятидесятых: преобладает подход догматический. Третий — по настоящее время: творческий подход упорно стремится занять господствующее положение в науке о Достоевском. Это, пожалуй, одно из немногих стремлений к господству в науке, которое можно лишь приветствовать. Господство это далеко еще не достигнуто. Борьба и теперь идет с переменным успехом. Но те достижения в науке о Достоевском, которые появились за последние почти двадцать лет, обязаны подходу творческому.
Борьба между направлениями в науке — явление вполне естественное. Однако она бывает разной. Порою «сделанные», прагматистские истины противостоят друг другу. Здесь борющиеся стороны стоят друг друга и обе находятся за пределами науки. Есть борьба найденных научных истин с другими найденными научными истинами. Это лучший двигатель научного знания. Но есть еще борьба истин «сделанных» с истинами найденными. Это наиболее драматическая, если выражаться мягко, страница в истории науки. В этом случае часто побеждают «делатели» истин. Их победа — не на века. Но и не на дни. В истории науки о Достоевском, к несчастью, было и такое.
Наше время осмысливает Достоевского через тех и других. И уже не отождествляет себя с «певчим хором» ниспровергателей писателя. Но и не сбрасывает их со счета. Бели бы они были уже в прошлом, то значительно облегчилась бы работа умеющих думать исследователей и существовала бы возможность всесторонне осмыслить борьбу вокруг Достоевского. Но при таких условиях можно было бы и не спешить с осмыслением, ибо факты были бы достоянием истории. В современной ситуации писать такую работу трудно, но надо. Неподведенные итоги связывают. И я надеюсь, что такая работа о борьбе вокруг Достоевского появится.
Не отрицая всего положительного в нашем достоевсковедении, я считаю, что Достоевский осмыслен «пока еще не с той долей полноты и адекватности, которая необходима. А потому хотел бы остановиться на некоторых негативных явлениях.
Прежде всего наше время переняло многие, далеко не бесспорные оценки времен прошлых. В частности, это относится к оценкам некоторых конкретных произведений писателя.
До сих пор недооцениваются такие произведения досибирского периода жизни, как «Двойник» и «Хозяйка». Но ведь именно они, а не «Бедные люди» выражают с полной ясностью индивидуальность Достоевского. И сейчас еще эти произведения порою рассматриваются как слабые и не совсем «прогрессивные». Лишь десять лет назад у нас была высказана мысль о социальности (в положительном смысле) «Двойника». Но прочно она еще не утвердилась. Глубину же повести в философском смысле не признали до сих пор. Это трудно объяснимо. Современники, конечно, могли и не понять повести. Но последующее творчество, а главное, прожитое нами время проясняют глубину «Двойника».
Я смотрю комментарии к соответствующему тому издаваемого сейчас Полного собрания сочинений Достоевского, которые обязательно должны были впитать все достижения науки о Достоевском, и вижу старое. Первым подходом к идеологическому роману Достоевского считаются «Униженные и оскорбленные». На деле таким первым подходом является «Двойник». Достоевскому говорили о «Двойнике», что это «произведение чудо и непонятно». Правильно говорили. Долг нашего времени — не передавать осмысление этого произведения будущему. Надо осмыслить его сейчас.
Все еще принижается повесть «Хозяйка». Повесть, явившаяся зародышем позднейших романов Достоевского. Не нравилась идея — отрицали и художественные достоинства. Не может произведение с плохой идеей быть художественным. «Художественные слабости этой повести очевидны», — писал один серьезный исследователь. Я не ссылаюсь на него прямо лишь по той причине, что его высказывание есть общее место. Хотя и нет никакой очевидности.
