— Машина! — По дороге пылила машина. — Возит егерям продукты и снаряжение. Вы с ней приехали?
Через минуту спрашивает:
— Как мама? Казачка, правда? «Доглядая, обеспечая…» — произносит она голосом, очень похожим на материнский. — Казачий выговор. Так говорят белореченские и губские казаки…
Прижимистая старуха, — продолжает рассказывать. — «Ты с ево, с художника, — опять материнским голосом, — за месяц рублей тридцать возьми…» Закваска такая. Земли, — показывает рукой, — отобрали у турок, передали казакам.
Стеша работает на мебельной фабрике, километрах в тридцати вниз по реке.
— Езжу сюда и езжу, — продолжает рассказывать. — Мать соблюдаю. Оттого и замуж не вышла, смеется. — Не идут в примаки к казачкам!
Завтра опять суббота, приедет Стеша.
Ленг берет набросок, сделанный утром. Не заметил лица, пока не нарисовал его… Вот оно! Подходит к окну.
Можно ли рассмотреть в скалах лицо? Художник пристально вглядывается. Случайное расположение пятен — глаза. Щель, вымытая дождем, — рот. Остальное дополнит воображение.
А если лиц девять?..
— Ивановна! — зовет Ленг.
Тяжело ступая, в комнату входит Ивановна.
— Посмотрите на горы.
— Чего глядеть? — Старуха подходит к окну.
— Посмотрите внимательнее.
— Делать тебе нечего, вот что. — Старуха не одобряет работы Ленга: шуточки. Удивляется: как это люди шутя зарабатывают деньги?
— Вглядитесь, — говорит Ленг, — вон туда, выше леса.
— И што? — недоумевает Ивановна.
— Не видите?..
— Булгачишь старую понапрасну… — Уходит кормить цыплят.
На полотно она не взглянула.
Ленг присаживается к холсту, берет кисть.
Что надо сделать? Оживить портрет. Человека, лицо которого в скалах. Девять лиц, которые в скалах…
Ленг растирает краски, но мысль его о другом. Что за люди? Как появились отображения их на камне? Гдето художник читал, что все на Земле, существующее и бывшее, оставляет след. Электронный отпечаток как на экране. Может, это фантастика? Может, и не фантастика. Отображение падает на сетчатку глаза, остается в мозгу. Может, и в природе при каких-то условиях отражение остается на скалах, на ледниках. Бывают миражи, бывают отражения на облаках и туманах. Вдруг это каким-то образом закрепляется?
Приготовив кисти, краски, Ленг склоняется над портретом. Заставить рассказать о себе, руки художника подрагивают от нетерпения. Заставлю!.. Ленгу знакомо это состояние решимости, уверенности в себе. Знаком холодок в груди, когда ставишь задачу и хочешь и способен решить ее.
Он работает до темноты. И на следующий день он уже за работой в пять часов.
Встает, ходит по комнате, не отрывая глаз от портрета. Бормочет вполголоса:
— О чем ты кричишь? Что видишь?
Опять берется за кисть.
— Грозен ты, — иногда скажет портрету. — А ну, больше блеска в глазах!..
— Завтракать, — зовет Ивановна.
— Потом.
— Заморисся! — Ивановна жалеет его.
— Потом!
Приезжает Стеша. Ленг не замечает ее приезда.
Не замечает, как она входит в комнату, не поднимает глаз от работы.
— Кто это? — спрашивает она, останавливаясь у него за спиной.
— Стеша… — Ему кажется, что вот сейчас, сейчас он схватит главное выражение в лице, во взгляде. Кисть мечется по полотну.
— Кто? — спрашивает вторично Стеша.
Ленг пишет не отрываясь.
— Какой ужас!.. — говорит Стеша.
На холсте лицо полководца. Свирепое, искаженное в крике, может, в час поражения, может, в предсмертный миг. Оно пышет гневом и страхом. Полководец кричит. Его взгляд зовет, понукает, проклинает. И это страшно. Стеша уже не спрашивает. Стоит молча.
Подошла Ивановна. Заглянула Лепгу через плечо. Отшатнулась:
— Бусурман…
Перекрестилась.
А Ленг смеется. На него нашла озорная минута. Он видит свою удачу, он в порыве, на гребне. Стеша, Ивановна пусть поломают головы! И это рядом!
— Подойди к окну, — говорит он Стеше.
— Не пойду. Откуда этот ужас?
Ленг перестает смеяться. Ивановна, Стеша не видят? Ленг смотрит на полотно: действительно ужас.
— Пошли завтракать, — говорит Стеше.
Потом они сидят над рекой. Говорить Стеше об увиденном или не говорить, думает Ленг. Может, это только он видит? Может, там ничего нет?
Не сказал бы, наверно, если бы Стеша не потребовала сама:
— То, что вы написали, придумано?
Ленг все еще не решается рассказать ей.
— В жизни нет такого лица! — говорит Стеша.
— А если было?..
— Как было? — не понимает Стеша.
— В прошлом. Во время кавказских войн.
— О чем вы?
— Смотри сюда!
Ленг показывает на скалы. Солнце садится. Неровности гор наводят, сгущают тени. Сумерки ползут из ущелий, лес уже полон ими. Скалы ясны, но и к ним подбирается сумрак, серое делает темным, желтое красным.
— Сюда! — говорит Ленг. — Видишь раскрытый рот, глаза. Ну, пока солнце! Нос, подбородок…
У Стеши бледнеет лицо:
— Это он!
Женщина охватывает руками плечи, будто в ознобе:
— Не дай бог видеть!..
Солнце скрылось, темнеет. Только глаза на лице в скалах еще секунду смотрят — понукают и проклинают.
Ленг и Стеша встают, молча идут по улице. Сумерки стелются им под ноги.
Проходят улицу всю. Останавливаются у клуба. Школы в поселке нет, почты нет, клуб есть. Старый, открывается редко, когда привозят кино, а привозят его в год два раза.
Здесь, на ступеньки клуба, Стеша и Ленг садятся.
— Как он появился на скалах? — спрашивает Стеша.
Ленг рассказывает ей об электронной теории отражения, о миражах.
— Может, и здесь так же. Что-то происходило на берегах реки, отразилось в воде. Отражение упало на скалы солнечным бликом, запечатлелось. Миг, какая-нибудь секунда. Историческая секунда — Кавказ дышит историей. А потом, Стеша, — признается Ленг, — тут не одно лицо. Я насчитал девять.
— Девять?..
Стеша родилась здесь и выросла. Горы для нее, для жителей поселка все равно, что море для рыбака, степи для земледельца. В горы ходят за сеном, за грушами. Пасут скот. Ничего необычного там нет. И лиц никаких нет. Она так и говорит Ленгу.
— Есть же! — восклицает задетый художник.
— Есть… — Стеша ведь сама видела. — Наверно, мы не обращаем на них внимания, — говорит она. Привыкли, не вглядываемся… Если бы вы не показали, для меня там ничего бы и не было. А теперь я буду бояться. И портрета боюсь.
Звезды уже теплились на небе, и одна, яркая, висела над противоположной стороной долины, над скалами. Ночь затушевала морщины, складки, ничего на камне не было видно, и Стеша, и Ленг глядели на звезду. Она казалась близкой, ласковой. Хотелось смотреть на нее и молчать.
