– Посмотрим, – сказал Себастьян. – Если не получится собрать всю команду, мы вообще не будем туда мешаться, пусть занимается полиция. А может, подождем до утра и будем надеяться, что попадем туда первыми.
– Квартира Сайна, – сонно сказал знакомый женский голос. – О, мистер Гермес. Опять, наверное, работа? А до утра она не может подождать?
– Будем ждать – скорее всего, потеряем, – объяснил Себастьян. – Жалко, конечно, вытаскивать его из постели, но дело не терпит.
Он задиктовал немолодой уже миссис Сайн название кладбища и имя старорожденной.
– Вот твой согум, – сказала Лотта, вторично возвращаясь с кухни, на этот раз – с керамическим контейнером и разноцветным питательным шлангом.
На ней прямо на пижаму был надет мохнатый лыжный свитер.
Оставалось позвонить их пастору, отцу Джереми Файну. Сидя на краешке кровати, Себастьян одной рукой набирал номер, а другой придерживал согум.
– Ладно, поехали, – сказал он в конце концов Лотте. – Присутствие женщины может помочь старушке – ведь, скорее всего, это старушка – обвыкнуться побыстрее.
Экран загорелся; пожилой, мелкокостый Файн смущенно моргал, словно застигнутый за каким-нибудь безобразием.
– Да, Себастьян, – сказал он без малейшей сонности в голосе; из пяти Себастьяновых сотрудников один лишь Файн был, похоже, постоянно готов к вызову. – Старорожденный? А какого вероисповедания?
– Коп вроде бы еще не знает, – пожал плечами Себастьян.
Для него самого это не имело значения, ведь пастор был готов откликнуться на нужды любой религии, в том числе иудаизма и юдизма, хотя сами юдиты были, пожалуй, несколько иного мнения. Как бы то ни было, они получали пастора Файна, нравилось им это или нет.
– Решено? – спросила Лотта. – Летим?
– Да, – кивнул Себастьян. – У нас уже собрались все, кто нужен.
Боб Линди, чтобы пробурить воздуховод и управлять землеройными инструментами. Доктор Сайн, чтобы обеспечить экстренное и жизненно необходимое медицинское внимание. Отец Файн, чтобы исполнить Таинство Чудесного Возрождения… а затем уже завтра, уже в рабочее время Черил Вейл, чтобы провести всю бумажную работу, и торговый агент Р. К. Бакли, чтобы оформить заказ и заняться поисками покупателя.
Влезая в балахонистый костюм, очень подходящий для таких вот холодных ночей, он размышлял, что не очень-то любит эту, торговую сторону дела, а вот Р. К., похоже, прямо для этого и рожден. Ведь у него есть даже специальная теория размещения товара, под каковым имелось в виду умение сбагрить кому-нибудь старорожденную личность. Бакли хвалился в рекламе, что он размещает старорожденных только в «особо благоприятных условиях в надежно проверенной обстановке», но в действительности он продавал кому угодно, если цена была достаточной, чтобы гарантировать ему пять процентов комиссионных.
Пока он доставал из шкафа пальто, Лотта говорила:
– Ты читал когда-нибудь Первое послание коринфянам в НАБ?[2] Я знаю, этот перевод немного подустарел, но мне он всегда нравился.
– Ты бы лучше поторопилась с одеванием, – сказал Себастьян, возвращая ее на землю.
– Хорошо, – послушно кивнула Лотта, направляясь к шкафу, чтобы достать свои рабочие брюки и нежно обожаемые высокие сапоги из мягчайшей кожи. – Я сейчас как раз учу его наизусть, ведь я же, в конце концов, твоя жена, и оно прямо относится к работе, которой мы – в смысле, ты – занимаемся. Говорю… это в смысле, так оно начинается, я уже цитирую. «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся – в друг, во мгновение ока, при последней трубе»[3].
– Труба, – задумчиво сказал Себастьян, терпеливо наблюдавший, как она одевается, – протрубившая однажды в июне восемьдесят шестого.
Ко всеобщему, думал он, изумлению – всеобщему, конечно же, если не считать Алекса Хобарта, который предсказал всю эту катавасию, за что эффект антивремени и получил его имя.
– Я готова, – гордо сказала Лотта.
На ней уже были сапоги, рабочие брюки, свитер и, как знал он, пижама подо всеми этими одежками; Себастьян улыбнулся, подумав об этом: она сделала так для сбережения времени, чтобы его не задерживать.
Они вышли из квартиры и поднялись скоростным лифтом на крышу к своей машине.
– Лично я, – сказал он, вытирая с машины ночную росу, – предпочитаю старую Библию короля Иакова[4].
– Никогда ее не читала, – с детским простосердечием призналась Лотта, словно говоря: но обязательно прочитаю.
– Сколько я помню, – продолжил Себастьян, – там этот пассаж выглядит следующим образом: «Внимайте! Я поведаю вам тайну. Все мы не уснем, но все изменимся…» – и так далее. Нечто в этом роде. Но я точно помню это «внимайте». Мне оно нравится больше, чем «говорю вам».
Он запустил двигатель и поднял машину в воздух.
– Наверное, ты прав, – согласилась Лотта, вечно готовая смотреть на него снизу вверх – ведь он же был гораздо старше ее, старше и авторитетнее.
Это ему всегда нравилось, да и ей вроде бы тоже. Сидя рядом с Лоттой, он ласково похлопал ее по коленке, и она, как всегда, тоже его похлопала: их взаимная любовь была вполне искренней, была свободным двусторонним потоком.
Молодой, очень серьезный полицейский Тинбейн встретил их за облупившейся железной оградой кладбища.
– Добрый вечер, сэр, – сказал он Себастьяну и отдал честь; для Тинбейна форма делала каждое его действие официальным и совершенно безличным. – Ваш техник прибыл пару минут назад и сейчас бурит временную воздушную скважину. Очень удачно, что я пролетал мимо. – Тут полицейский заметил Лотту и тоже отдал ей честь. – Добрый вечер, миссис Гермес. Жаль, что так холодно. Вы бы не хотели посидеть в патрульной машине? Там включен обогреватель.
– Да нет, мне вполне тепло, – отмахнулась Лотта, вытягивая шею, чтобы рассмотреть Боба Линди за работой. – Она все еще говорит?
– Болтает без умолку. – Включив фонарик, Тинбейн повел Лотту и Себастьяна к освещенному пятачку, на котором орудовал Боб Линди. – Сперва она вцепилась в меня, а теперь в вашего техника.
Стоя на коленях, Линди рассматривал показания приборов бурильной установки; он, конечно, слышал, как подошли Тинбейн, Лотта и Себастьян, но никак на это не отреагировал, для него работа всегда была на первом месте, а разговоры – на последнем.
– Говорит, у нее есть родственники, – сказал Тинбейн Себастьяну. – Я тут записал, что она говорит, их адреса и фамилии. В Пасадине. Но она совсем уже дряхлая и мало что понимает. А ваш доктор, – Тинбейн оглянулся, – он точно прибудет? Думаю, в нем возникнет необходимость. Миссис Бентон тут что-то говорила про воспаление почек, от него она, видимо, и померла. Так что, скорее всего, потребуется подключение искусственной почки.
