ТОМАС ПИК
1921-1971
Sic igitur magni quoque circum
moenia mundi expugnata dabunt
labem putresque ruinas[6]
Он знал латынь слишком приблизительно, чтобы перевести эпитафию, но кое-что все-таки понял. Некое такое утверждение, что все великое тоже тленно, обречено на разрушение. Что ж, думал Себастьян, теперь это уже не верно. Особенно в том, что касается великих душ. Сдается мне, что назревает возвращение именно этого Томаса Пика, а он, судя по размерам памятника и по качеству примененного камня, был какой-то заметной персоной. Да, нам следует следить за этим местом.
– Пик, – сказал он Лотте.
– А я про него читала, – загорелась Лотта. – В курсе восточной философии. Ты знаешь, кто он такой, ну, кем он был?
– Он не связан как-нибудь с Анархом, имевшим эту же фамилию?
– Юдиты, – кивнула Лотта.
– Что, этот самый культ, охвативший Свободную Негритянскую Муниципалию? Культ, которым руководит этот демагог Рэймонд Робертс? Юдиты? Так это что, этот самый Томас Пик?
Лотта прочитала даты, выбитые на памятнике, и кивнула.
– Только в те времена это не было жульничеством, так нам говорил преподаватель. И я верю, что мистический опыт юдитов действительно существует. Во всяком случае, в универ ситете нас именно так и учили. Всё едино и все едины, нет тебя и…
– Я знаю, что такое юдиты, – раздраженно отмахнулся Себастьян. – Господи, теперь я совсем не уверен, что хочу его оживлять.
– Но ведь если Анарх вернется, – заметила Лотта, – он снова возглавит юдитов, и они перестанут быть жульнической компанией.
– А ведь, пожалуй что, – заметил подошедший к ним Линди, – ты смог бы сделать себе состояние на том, что не вернул бы его в не желающий его мир. Ладно, моя часть работы закончена. Сайн вставляет ей эту подержанную электропочку, а на носилки вы ее как-нибудь без меня положите. – Он раскурил сигаретный окурок и, поеживаясь от холода, погрузился в мысли. – Так, значит, ты, Себастьян, и вправду считаешь, что это тот самый Пик и он вот-вот вернется?
– Да, – кивнул Себастьян. – Ты же знаешь мои предчувствия.
«Ведь только из-за них, – думал он, – наша фирма еще не вылетела в трубу. Именно они позволяют нам обгонять крупные заведения, позволяют получать какие ни на есть заказы… хоть что-то свыше тех крох, которые подкидывает нам полиция».
– Вот подожди, пока узнает Р. К. Бакли, – задумчиво сказал Линди. – Вот тут-то все и завертится. Уж по этому-то случаю он зашевелится; тебе бы, наверное, стоило сразу ему позвонить. Чем скорее он это узнает, тем скорее сможет сформулировать свою очередную рекламную кампанию. Да, – хохотнул Линди, – наш человек на кладбище.
– Поставлю-ка я на эту могилу жучка, – сказал, подумав, Себастьян. – Пусть слушает сердечную активность и, если что, пошлет нам сигнал.
– Ты так уверен? – нервно спросил Линди. – В смысле, ведь это же незаконно. Если лос-анджелесская полиция прознает, они могут отобрать у нас лицензию. – Его врожденная шведская осторожность мешалась со всегдашними сомнениями в экстрасенсорных предчувствиях Себастьяна. – Так что выкинь-ка лучше это из головы, ты становишься ничем не лучше Лотты. – Он дружелюбно хлопнул Лотту по спине. – Я всегда говорил себе, что не поддамся здешней унылой атмосфере. Мое дело чисто техническое: найти точное место, подать воздух, выкопать и чтобы при этом не распилить клиента пополам, поднять его на поверхность и передать доктору Сайну на починку. А ты, девочка, – повернулся он к Лотте, – ищешь в этом слишком уж глубокий смысл. Плюнь и забудь.
– Я замужем за человеком, который когда-то вот так же лежал под землей. – Голос Лотты приобрел неожиданную твердость. – Когда я родилась, Себастьян был мертв, и он оставался мертвым, пока мне не исполнилось двенадцать лет.
– Ну и что?
– Этот процесс, – сказала Лотта, – дал мне единственного в мире человека, которого я люблю, могу любить, а это – главное событие моей жизни.
Она обняла Себастьяна и тесно к нему прижалась.
– Пожалуйста, – сказал ей Себастьян, – загляни завтра во второй отдел Тематической публичной библиотеки. Нужно узнать как можно больше про Анарха Томаса Пика. Большая часть, наверное, уже уничтожена, но, возможно, у них еще остались самые ранние машинописные копии.
– А он что, – поинтересовался Линди, – и вправду имел такое значение?
– Да, – кивнула Лотта. – Но вот только… – Она смущенно замялась. – Боюсь я этой Библиотеки, очень боюсь. И ты, Себастьян, это прекрасно знаешь. Там настолько… да ладно, черт с ним, схожу.
– Вот уж в чем я с тобою согласен, – сказал Боб Линди. – Мне тоже не нравится это место, а я и был-то там всего один раз.
– Это все хобартовское обращение, – объяснил Себастьян. – Та же сила, что действует и здесь. Ты только, – повернулся он к Лотте, – постарайся не встречаться с главным библиотекарем, Мэвис Магайр. – Ему приходилось встречаться с этой женщиной в прошлом, и впечатления остались самые неприятные. Она показалась ему злой, стервозной и крайне недружелюбной. – Так что сразу иди во второй отдел.
«Не дай-то бог, – думал он, – что-нибудь у Лотты выйдет не так, и она наткнется на эту Магайр. Может, мне нужно бы самому… Да нет, – решил он, – найдет уж она как-нибудь дорогу. Ладно, риск не так уж и велик».
А самое точное определение человека – это некая мысль, вечно пребывающая в божественном сознании.
Иоанн Скотт Эуригена[7]
Солнце залило комнату, и глубокий механический голос произнес:
– Ну хорошо, Эпплфорд. Время подняться и показать им, кто ты такой и на что ты способен. Большой человек Дуглас Эпплфорд, каждый это признает, я так и слышу их разговоры. Большой человек, большой талант, большая работа. Вызывающий восхищение у всех, с кем ни встретится. – Голос сделал паузу. – Ну как, проснулся?
– Да, – откликнулся Эпплфорд, еще лежа. А затем сел и прихлопнул голосистый будильник. – Доброе утро, – сказал он молчаливой квартире. – Я спал хорошо, надеюсь, и вы тоже.
Пока он недовольно вставал с кровати и брел, покачиваясь, к шкафу за умеренно грязной одеждой, в его не совсем еще проснувшемся мозгу копошилась куча проблем. Надо наконец разобраться, напомнил он сам себе, с этим Людвигом Энгом. Вчерашние завтрашние задачи стали худшими из сегодняшних. Объяснить Энгу, что из огромных тиражей его книги в мире остался всего один экземпляр. И время ему действовать, сделать то, что может сделать один лишь он. Ну и как этот Энг будет себя чувствовать? Ведь иногда изобретатели не хотят спокойно сесть и сделать свое дело. Ладно, решил он, пусть с этим разбирается Совет искоренителей. Это их проблема, а не его. Найдя измятую, с пятнами красную рубашку, он надел ее, скинув предварительно верхнюю часть пижамы. С брюками было сложнее, пришлось покопаться в корзине.
