Первого лесного жителя Томас и Рашель встретили почти через год после того, как нашли озеро. Его звали Сайфус Южный, ибо он происходил из Южного леса. В тот самый год у них родился первый ребенок, дочь, которую они назвали Мэри. Мэри Томас. Те, кто изначально был родом из цветного леса, брали имена по названию своих лесов, как Сайфус Южный. Детям же, родившимся после Великого Обмана, давали имена отцов. Мэри Томас.
Еще через три года у Томаса и Рашели появился сын. Сэмюель, крепкий парнишка, которому сейчас было почти двенадцать. Он уже владел мечом, и Томасу приходилось проявлять изрядную строгость, чтобы удержать его от участия в битвах.
В каждом лесу было свое озеро, и приверженцы Элиона омывались в нем каждый день, защищаясь от тяжелого кожного заболевания. Этим ритуальным очищением они и отличались от Паршивых.
И каждый вечер после омовения они танцевали и пели в честь Великой Любви, как они это называли. И ежегодно жители всех семи лесов — а к этому моменту их было почти сто тысяч человек — совершали паломничество в самый большой лес, называемый Серединным, в лес Томаса. Очередное Собрание должно было состояться через семь дней, и многие лесные жители уже тронулись в путь. Сколько их сейчас вот так просто, без всякой защиты, переходило через пустыню, Томасу даже страшно было подумать.
Паршивые тоже, конечно, могли бы стать Лесными — от струпьев и жуткого зловония их избавило бы всего лишь омовение в озере. Некоторым это иногда и удавалось, но одной из тайных, негласных задач Лесной Стражи было как раз отражение нашествий дезертиров из Орды.
Дело в том, что озер попросту не хватало на всех.
Сайфус Южный, старейшина Совета, вычислил, что природная сила озер была рассчитана всего на триста тысяч человек. Для Орды, в которой их было уже больше миллиона, воды не хватало. Озера, вне всяких сомнений, были даром Элиона одному только Лесному Народу.
Впрочем, отбить у представителей Орды охоту к омовениям было на самом деле нетрудно. При попадании воды на больную плоть Паршивые испытывали такую сильную боль, что мгновенно преисполнялись глубоким отвращением к озерам, и вождь Кваронг поклялся уничтожить их, когда завоюет вожделенные леса.
Впервые Обитатели Пустыни напали тринадцать лет назад на маленький лес в двухстах милях к юго-западу. И хотя их неуклюжую атаку удалось отразить при помощи камней и дубинок, тогда погибло больше сотни последователей Элиона, в основном женщины и дети.
Разумеется, Томас предпочел бы мир и безмятежность, но… выбора не было. Единственная возможность сохранить мир и покой для Лесного Народа заключалась в создании армии. Томас прекрасно это понимал и решил действовать. Припомнив историю, он начал при помощи Йохана, брата Рашели, искать металл. Ему нужны были медь и олово, сплав которых давал бронзу, подходящий материал для мечей. Мужчины построили горн и нагревали в нем все камни подряд, пока не нашли те, которые плавились. Как выяснилось, в каньонных землях было полно металла. Томаса до сих пор одолевали сомнения в том, что сплав, из которого он выковал свой первый меч, был и вправду бронзой. Впрочем, он оказался достаточно мягким для затачивания и достаточно твердым, чтобы снести человеку голову одним ударом.
Затем Орда явилась вновь, на сей раз с войском побольше. Вооруженные мечами и ножами, Томас и сотня воинов, первая Лесная Стража, изрубили Обитателей Пустыни на куски.
Весть о могучем воине по имени Томас Хантер разнеслась как по лесам, так и по пустыне. На три года Орда затаилась, лишь изредка отваживаясь на вылазки, и каждый раз терпела сокрушительное поражение.
Однако она разрасталась и с каждым годом все больше нуждалась в завоевании плодородных лесов. И однажды захватчики пришли через ущелье Наталга с новым, бронзовым оружием — длинными мечами, острыми секирами и шарами на цепях. Первое серьезное нападение тоже было отбито, но силы Орды и ее численность, тем не менее, продолжали расти.
Йохан погиб три года назад, во время Зимнего похода. Лесной Народ оплакал его на Собрании, и кое-кто молил Элиона вспомнить свое обещание: избавить их от средоточия зла, проклятой Орды, одним сокрушительным ударом. Томас верил, что этот день непременно наступит — ведь так сказал мальчик перед тем, как исчезнуть в озере.
Наступи этот день сегодня, Томасу и его Страже больше нечего было бы желать.
— Они доберутся до наших катапульт на южных скалах в три метки на диске, — сказала Майкиль, имея в виду солнечные часы, введенные в обиход Томасом для счета времени. И добавила: — В три часа.
Томас обвел взглядом пустыню. Пораженное болезнью войско Орды вливалось в каньоны подобно расплавленному меду. К ночи пески почернеют от крови. Только на этот раз кровь будет не только вражьей, но и их собственной.
Перед его мысленным взором встали лица Рашели, юной Мэри и сына, Сэмюеля. К горлу подкатил комок. У всех остальных тоже были дети, много детей, даже по сравнению с тем, сколько их рождалось в Орде. В Лесах дети составляли сейчас почти половину населения. Пятьдесят тысяч.
Они должны найти способ отразить эту атаку, хотя бы ради детей. Томас с тревогой оглядел строй своих воинов, мастеров рукопашного боя. В глубине души он считал, что руководить предстоящей битвой сумел бы любой из них — их верность командующему, Страже и Лесам не вызывала сомнений. Своей жизни не пожалел бы даже Уильям, который зорко подмечал каждый промах Томаса и всегда был готов с ним поспорить. Томас сам был для них главным мерилом верности. Он охотней потерял бы ногу, чем кого-то из своих людей, и они это знали.
И еще они знали, что он, Томас, практически неуязвим. Он вряд ли получит серьезное увечье даже в самом жестоком бою. Пусть ему было сорок, а им — от двадцати до тридцати, но почти всему, что знали, они научились у него.
Хотя за последние пятнадцать лет он не раз видел сны об историческом прошлом, помнил он немногое — последним, например, было воспоминание о Бангкоке. Он помнил, как заснул в гостиничном номере, после того как не сумел убедить правительственных чиновников в том, что штамм Рейзон вот-вот превратится в реальную угрозу.
Память его хранила и другие эпизоды прошлого, он кое-что знал и помнил о былых войнах и технологиях. А способность использовать стиравшиеся постепенно знания делала его незаменимым, возвышала над всеми остальными. Память об историческом прошлом почти вся утратилась, когда разноцветным лесом завладели чернокрылые шатайки. И Томас подозревал, что память обо всей истории сохранилась только у одного руша — того, который исчез после Великого Обмана.
