Правда, мясо дронтов почти целиком, кроме грудины, не отличалось кулинарными достоинствами. И потому, вероятно, голландцы называли их valghvogel, что означает „противная птица“. Но на корабле, который уже три месяца находится в пути из Гоа в Лиссабон, выбирать особенно не приходилось. Сообщалось, однако, что даже продолжительная варка этого мяса нисколько не улучшала его вкуса.
Несмотря на все это, дронты выжили бы, если бы Маскаренские острова не превратились в место, куда стекались люди, спасающиеся от религиозных преследований. На плантациях они там выращивали сахарный тростник и другие экзотические культуры.
С колонистами прибыли на острова кошки, собаки, свиньи, коварные Rattus norvegicus[1] и цейлонские макаки-резусы. Тех дронтов, что еще остались после голландских моряков, травили на открытой местности собаки (дронты — птицы глупые, но, если надо, бегать они могли довольно быстро). А когда они высиживали яйца, их убивали даже кошки. Сами яйца воровали и пожирали обезьяны, крысы и свиньи. Кроме того, дронтам приходилось соперничать со свиньями из-за кормов — всего того, что росло низко или ползало по земле.
Последнего дронта, обитающего на острове Маврикий, видели в 1681 году. Последний белый дронт упоминается 1720 годом. Пустынники островов Родригес и Реюньон, последние птицы из этого рода (и вида), продержались, возможно, до 1790 года. Точно никто не знает.
Так настал тот день, когда люди огляделись вокруг и неожиданно для себя обнаружили, что живых дронтов нет уже нигде».
Поворот на грунтовую дорогу с подсыпкой из гравия, которую мне отметил на карте человек с заправочной станции, я едва не проскочил. Дорога эта выходила на шоссе буквально ниоткуда, прямо из полей. Лето еще не наступило, но погода стояла жаркая, и каждый раз, когда гравия на дороге становилось меньше, машину буквально заволакивало облаками пыли. Потом дорога превратилась в разбитую тропу, чуть шире, чем сама машина, и к тому же зажатую с обеих сторон забором из провисающей колючей проволоки в три ряда.
С левой стороны теперь простиралось поле, дикое, заброшенное и выглядевшее примерно так, как будет выглядеть все, если мы сметем самих себя с лица земли. Справа поднимался лес — сосны, дубы, эвкалипты и дикая слива, разумеется, в это время года еще без плодов.
Я начал задаваться вопросом: что же, собственно, тут делаю? Вдруг мисс Джимсон — просто чокнутая старуха с богатым воображением, которая… Впрочем, нет. Я не хотел сомневаться ни в ней, ни в своей оценке ситуации. И потому полз теперь по ухабам грунтовой дороги в штате Миссисипи, проведя целые сутки без сна на обрывистом, неровном краю своей мечты. Мне оставалось только верить.
Теперь по обеим сторонам дороги теснились деревья — настоящий первобытный девственный лес, а проволочный забор куда-то исчез. Потом лес придвинулся еще ближе и полностью поглотил дорогу. Ветки заскребли по окнам и крыше машины. Мне показалось, что я падаю в каком-то темном, длинном, лиственном тоннеле. Дорога здесь, должно быть, состояла из вековых отложений перегнившей листвы, но я все же пробивался вперед, не убирая ноги с педали газа.
И чуть не налетел на дом.
Дом стоял, может быть, в десяти метрах от стены деревьев. Дорога кончалась прямо под одним из его окон. Я успел заметить краем глаза, что кто-то машет мне рукой, и надавил на тормоз.
У машины, заглядывая в окно с моей стороны, стоял мужчина огромного роста. Наверно, человека такого мощного телосложения я за всю свою жизнь не видел. Каждая ладонь у него была размером с рукавицу для игры в бейсбол, и у меня создавалось впечатление, что их обладатель никогда не брал в руки ничего меньше рукояти топора.
— Как оно там? — спросил он вместо приветствия.
— Нормально, — ответил я, выбрался из машины и протянул руку. — Моя фамилия Линдберл.
Мужчина пожал мою руку, и в голове у меня пронеслось несколько сравнений с медвежьим капканом, челюстями акулы и закрывающимися дверями лифта.
— Это ферма Гаджеров? — спросил я.
— Не-е. — В серых глазах мужчины отразилось недоумение. — Меня зовут Джим Боб Крайт. Это моя жена Дженни, а это Люк, Скино и Шерл. — И он указал рукой в сторону крыльца, где собралось, видимо, все его семейство.
Люди на крыльце закивали, приветствуя меня.
— Значит, говорите, Гаджеры нужны? — продолжил он. — Насколько я знаю, нет в здешних местах никаких Гаджеров. Хотя я здесь вроде как новичок.
По моему мнению, это означало, что в этих местах он прожил всего лет двадцать или около того.
— Дженнифер! — крикнул он. — Ты знаешь кого-нибудь по фамилии Гаджер? — Потом пояснил мне: — Жена прожила тут всю свою жизнь.
Дженнифер спустилась до второй ступеньки крыльца.
— Я думаю, это те, что жили на ферме Спрадлинов еще до самих Спрадлинов. Но Спрадлины уехали во время корейской войны. А самих Гаджеров я не знала. Мы тогда жили в Водяной долине.
— Так говорите, что ищете Гаджеров? — продолжил вопросы Джим Боб Крайт.
— Только их дом. Насколько я понял со слов вашей жены, они уехали из этих мест… Надо полагать, во времена Депрессии?
— Да, у них, должно быть, водились деньжата. В здешних местах никто не был достаточно богат, чтобы уехать во время Депрессии, — пояснил мистер Крайт, потом крикнул: — Люк!
Его старший сын неторопливо спустился с крыльца. Растрепанный, в рубашке фасона еще тех времен, когда в моде был твист. Сунув руки в карманы, он остановился рядом с нами.
— Покажешь мистеру Линдбергу…
— Линдберлу.
— …мистеру Линдберлу дорогу до старой фермы Спрадлинов. Проводишь его до бревенчатого моста, а то он заблудится.
— Мост рухнул, папуля.
— Когда?
— В октябре, папуля.
— А, черт. Опять работы прибавилось! Ну тогда до ручья. — Мистер Крайт повернулся ко мне. — Без него вы заблудитесь. И смотрите, там змеи, могут укусить.
— Я думаю, все будет в порядке.
— Не возражаете, если я спрошу, зачем вам туда нужно? — Заметно было, что, задавая вопрос, он чувствует себя неловко, потому что обычно такие вещи всплывают в разговоре сами собой.
— Я… э-э-э… специалист по птицам. Я их изучаю. И к нам поступили сведения… нам сообщили, что на старой ферме Гаджеров и в окрестностях… Короче, я ищу одну очень редкую птицу…
— Как «добрый боженька»? Я видел одного лет двадцать пять назад неподалеку от Бруса, — сказал он.
«Добрый боженька» — это одно из простонародных названий белоклювого дятла, редчайшего вида дятлов в мире. В любое другое время у меня бы челюсть отвисла от удивления, поскольку считается, что в штате Миссисипи птицы эти вымерли еще в начале века.