Кварка я застаю в его комнате. Он сидит на раскладном походном стуле, жжет травы на блюдце - откуда ему достать курильницу в опустевшем городе? Ароматный, чуть горький дым наполняет комнатушку, улетучиваясь потихоньку через вентиляционное отверстие. Лицо Кварка в дыму походит на древнехэйанскую маску воина: узкое, цвета темной бронзы, с длинным прямым носом и острыми скулами.
Странно, но Кварк мне нравится. Почти. Я жгуче завидую ему, до спазмов в желудке, завидую его ироническому спокойствию, его потрясающему обаянию, ненавижу его - и все же меня тянет к нему, нему, так унижающему меня одним тем, что он есть. Мазохизм какой-то.
- Добрый вечер, Рред, - произносит лераниец. - Спокойный сегодня выдался денек.
- Вечер? - переспрашиваю я. Да, и вправду: темнеет. Сколько же я простоял за операционным столом? Опять болят колени - это профессиональное у нас, хирургов. Я сажусь рядом с Кварком и медленно вытягиваю ноги.
- Какие новости? - спрашиваю я.
- Обычные, - отвечает он. - Стреляют, хоть и перемирие.
- Я не об этом...
Кварк понимает недоговоренное. Ему тяжелей, чем мне - все порты Горгаала принадлежат детям моря, с которыми у леранийцев старые счеты.
- Дома? Все как обычно...
Он неторопливо пересказывает мне сводку мировых новостей. "Дома" для нас означает - где угодно, только не здесь.
- Чаю? - спрашивает он, закончив. Я киваю. За окном сгущается синева ясного вечера.
Мы пьем пахучий травяной чай, что вяжет рот и чуть дурманит мысли. Не знаю, что за корешки Кварк кидает в чайник, но им удается немного разжать ледяную хватку ненависти на моем сердце. Лераниец болтает о своей жизни на родине, о том, как он вернется, и заведет вторую жену в дополнение к той, которая ждет его дома, и получит повышение по службе. Он даже пустопорожний треп ухитряется превратить в серьезный рассказ. Шумы дня стихают, едва слышится рокочущая вдалеке канонада. Вот уже второй месяц фрехи штурмуют долину Спящей Собаки, где засели абскар. Иногда мне хочется сесть в вертолет, пролететь над островом и расстрелять из ракетомета все, что движется. Хоть тогда эта война кончится. Если только камни не встанут и не начнут стрелять.
Мы вежливо и церемонно прощаемся. Я выхожу из душного барака под темно-синее небо, в холодный ветер. На востоке уже разгорается красный рассвет; три луны плывут в небе, каждая будто слеплена из двух половинок, белой и розовой. Сегодня ночь троелуния, значит, завтра стихнет огонь. Местные горцы измеряют время по сочетаниям лун, устраивают праздники в такие ночи. Где-то в городе горят костры - уже кто-то празднует, палит от радости из автомата в пустое небо.
Как холодно... У нас в Аргите сейчас лето, здесь - зима. Я поплотнее запахиваю куртку и бреду, спотыкаясь в темноте, к госпиталю. Там меня ждет комната, одеяло и милосердный сон.
Утро встречает меня оранжевым светом - Аэн, малое светило, еще не скрылся за невидимым горизонтом, золотой Эон смешивает свое сияние с его кровавыми лучами. Небо отливает бронзой, нависая тяжелым храмовым куполом над долиной Сорока Сторожей. Еще один день.
Рычит вертолет. Я выглядываю из окна - черная туша, покачиваясь, опускается на площадку. Значит, что-то случилось.
Я поспешно встаю, одеваюсь, вздрагивая от прикосновения сыроватой, холодной ткани к пригревшемуся за ночь телу. Развлечения - потом, вначале дела. Утренний обход.
Печальное зрелище. "Нет радости большей, чем умереть за отечество". Хотел бы я встретиться с тем, кто это сказал. Я бы взял этого напыщенного идиота на свой утренний обход. Пусть посмотрит, каково это - умирать за отечество. Я делаю все, что могу - с ограниченным запасом антибиотиков, с бинтами, которые приходится стирать - стирать и засовывать в автоклав, чтобы перевязать следующего несчастного. Но я могу слишком мало. Эти безумцы надпиливают стандартные пули - пуля раскрывается в теле уродливым свинцовым цветком. Пули со сдвигом превращают человеческое тело в лабиринт ходов, подобно короедам в старом бревне. Прыгающие мины разрывают человека пополам, но это уже не по моей части. "...И ввергнет их Господь в ад, где стон, и плач, и скрежет зубовный..." Я спускаюсь в этот ад сам, каждое утро, по перекошенной лестнице. Гнойная вонь преследует меня даже во снах.
Вчерашний парень еще не отошел после наркоза, и не совсем понимает, что с ним случилось. Оно и к лучшему.
Выстрелы раздаются где-то совсем недалеко. Короткая очередь, еще одна. Странно. Мы в "тихой земле", этот район подконтролен миротворческим силам Совета Наций. Всего одна провокация, один снаряд - и поднимутся в воздух черные ящеры, плюясь огнем.
Обход закончен. Я поспешно скидываю медицинский балахон, натягиваю куртку и тороплюсь к Кварку Но'оне. Всякое новшество желанно. Даже если мне придется, не разгибаясь, зашивать его результаты.
Что-то не в порядке. Это я ощущаю сразу. Слишком сосредоточены лица леранийцев, их глаза горят мрачным огнем, точно заходящий Аэн оставил в них капли себя. Вот выходит Кварк. Он поворачивается ко мне, лицо его сияет веселой яростью.
- Вот оно, - говорит он с торжеством, протягивая мне стреляную гильзу. Я осторожно беру латунный цилиндрик. На нем - клеймо: три волнистых черты, одна чуть ниже двух других.
- Это знак детей моря, - произносит Кварк. - Они поставляют оружие абскар. Этот человек, - кивок в сторону подпирающего вертолет горца, сообщил нам об этом.
Мы много говорили раньше об этой войне. Она может длиться вечно, пока дети моря держат нейтралитет. Но стоит им поддержать одну из сторон, и вторая обречена. Тогда Горгаал станет вотчиной торгового народа, вместе со своими россыпями драгоценностей, рудными жилами, несметными богатствами, что скрыты под полями сражений.
- Однажды мой народ уже склонился перед хлебателями соленой воды, гневно говорит лераниец. - Второго раза не будет. Мы выжжем их поганые гнезда.
Я лишаюсь дара речи. Миротворческие силы недаром получили свое имя. Они нейтральны, всегда и везде. И теперь этот безумец с тремя десятками вертолетов готов из-за нескольких гильз превратить в пепелище половину Горгаала! Я и сам мечтаю о том же - но в этой войне нет правых и виноватых, убивают все. А я опять буду работать сутками, не отходя от стола, на который все подкладывают под нож новых умирающих. Так уже было однажды, после особенно тяжелых боев.
- Вас сотрут в пыль, - говорю я. - На побережье...
- Когда сотрут, будет уже поздно. Смерть врага - вот что имеет значение. - Да, я забыл. Они не боятся смерти.
- Ты думаешь, люди пойдут за тобой? - Слабая надежда...
- Пойдут, - мрачно скалится Кварк. - А четыре вертолета не взлетят.
Я понимаю его. Две коротких очереди. Нет человека - нет проблемы. Так просто.
