- Невмешательство пришельцев из будущего? Че-пу-ха! Вы инстинктивно прихлопнули комара, и тот не успел заразить малярией Наполеона. Бонапарт выиграл решающее сражение, а будь комар цел, оно оказалось бы проигранным.
- Нужно стабилизировать условия, при которых...
- А с другой стороны, - перебил профессор, - почему нельзя вмешиваться? Что это за жизненная позиция - невмешательство? Наблюдать со стороны, как на Хиросиму сбрасывают атомную бомбу? Прогуливаться по Освенциму, отворачиваясь от газовых камер и печей, в которых сжигали трупы замученных? Максвелл в сорок восемь лет умирает от рака. Ландау попадает в автомобильную катастрофу... Иметь возможность и не вмешаться? Да это было бы преступлением! Преступник вы, молодой человек, вот кто вы такой!
- Но это не я придумал! - в смятении воскликнул Стрельцов.
- Вы, не вы - какая разница! Тем более, что путешествия во времени противоречат закону причинности. Конечно, было бы заманчиво бросить зерно знания в глубину веков, чтобы затем, через сотни лет, собрать обильный урожай. Но если бы наши потомки могли проникать в прошлое, они бы это делали. История была бы исправлена, переписана набело, хотя бы методом проб и ошибок! Но раз мы знаем: существовали рабство, инквизиция, чумные эпидемии, войны, фашизм, то, следовательно, вмешательства из будущего так и не произошло.
- А может, пока рано? Может, пусть люди пробуют и ошибаются? - с надеждой проговорил Стрельцов, и его круглое, усыпанное веснушками лицо приняло мечтательное выражение.
"Мальчишка, совсем мальчишка, - подумал Плотников. - Ишь как глаза разгорелись... Не замечает грани между фантастикой и жизнью. Небось всюду ему мерещатся алые паруса, романтик, "перпетуум-мобиле"! Неужели и я когда-то был таким? Нет... война помешала, наверное. Но что-то есть в нем мое... Или во мне - его. Впадаю в детство, испытываю дефицит романтики? Возможно... Впрочем, это уже суета сует и томленье духа!"
- Занятный разговор, - произнес он вслух. - Только не имеет отношения к науке!
- Так вы не возьмете мою работу? - спросил Стрельцов огорченно.
- Отчего же... оставьте... - устало проговорил профессор.
* * *
Странный сон приснился Плотникову. Он шел, а небо гремело, обрушивало раскаленные дротики молний. Плотников ощущал одновременно и суеверный страх перед разгулом стихии, и гордое наслаждение собственной силой, ловкостью, умением противостоять этому не прощающему ошибок миру, и опьяненность испарениями леса, и настороженность к звукам, каждый из которых мог оказаться сигналом опасности.
Он шел поступью зверя. Свисавшая с плеч шкура издавала запах мускуса. От нее исходило тепло, без которого не прожить в суровое время, впоследствии названное верхним палеолитом.
Ледниковый период, похолодавшая, но все еще плодоносная Земля, недра которой переполнены нефтью, реки изобилуют рыбой, леса - зверьем. Сорок тысячелетий спустя, в эпоху Плотникова, от всего этого останутся крохи. На месте лесов встанут гипертрофированные города, реки обмелеют, озера заполнятся сточными водами, месторождения нефти истощатся...
Он шел, сжимая в огромной, жилистой - неузнаваемой - руке кремневую дубину, которой владел виртуозно. Быстроту реакции, способность к мгновенным подсознательным решениям, не по расчету - по наитию, властному озарению отнимет цивилизация. Взамен придут раздумья, самоанализ, комплексы, стрессы, переоценки ценностей... Все это еще будет... будет... будет...
В зарослях раздался треск, послышался тяжелый топот. Плотников замер, мышцы его напряглись. Темная громада вырвалась из чащи. Молния высветила огромные бивни, густую шерсть, на фоне которой выделялись грубые, длинные, щетинистые волосы; на шее и задней части головы они образовывали гриву, спускавшуюся почти до колен.
"Мамонт, всего лишь мамонт!" - с облегчением подумал Плотников и повернулся на другой бок.
* * *
Будучи по натуре человеком добрым, Алексей Федорович Плотников изобрел удобнейший прием: отзывы на сомнительные работы перепоручать аспирантам. Это экономило время и повышало объективность: кому, как не молодым, близки свежие идеи, которые может и не оценить консервативный, хотя бы в силу своего возраста, профессор!
Особым доверием Плотникова пользовался аспирант Иванчик работоспособный, услужливый и безотказный: он и лекцию за шефа прочитает, и мебель на своем горбу перетащит, и замок в профессорскую дверь врежет.
Диссертация Иванчика, развивавшая ранние работы профессора, была уже принята советом; вскоре предстояла защита.
Профессор знал своего аспиранта со студенческой скамьи. Примерный во всех отношениях, "патентованный отличник", как о нем говорили, Иванчик привлек внимание Алексея Федоровича старательностью и усидчивостью, но, увы, не ярким талантом.
"Не всем же звезды с неба хватать!" - успокаивал себя Плотников, рекомендуя его в аспирантуру.
И вот прошли три года. Диссертация сделана, статьи опубликованы, акт внедрения получен, экономический эффект (на благо отраслевой лаборатории) баснословный, по принципу: "бумага все стерпит". Но неспокоен что-то профессор. С защитой будет порядок: приличия соблюдены. А выиграет ли наука?
"Да бог с ней, с наукой... - думает Алексей Федорович. - Человек-то полезный, это главное! - И тут же поправляет себя: - Не мне одному, всему обществу. На таких работягах земной шар держится. Кстати, вовремя о нем вспомнил: пусть полистает опус этого, как его... В. В. Стрельцова".
Взглянув на титульный лист, Иванчик и глазом не повел:
- К какому сроку нужен отзыв? - спросил он.
- За неделю управитесь? - строго взглянул профессор.
- Да, - послушно кивнул Иванчик.
Через пару дней отзыв лежал на столе профессора.
"Автор формально подходит к использованию функций, без должного обоснования распространяя результат на реально протекающие физические процессы... Понятие обратных гармоник времени лишено смысла..."
- А нельзя ли помягче? - миролюбиво предложил Алексей Федорович, вспомнив разговор со Стрельцовым и почувствовав к нему мимолетную симпатию ("занятная фигура, "перпетуум-мобиле"!").
- Это же сплошная безграмотность. Взгляните сами, - тихо возразил Иванчик.
- Черт-те что! - возмутился профессор. - Корову через "ять" пишет!
И над росчерком Иванчика поставил свою подпись.
Спустя несколько дней он, не глядя в глаза Стрельцову, вернул рукопись.
* * *
Еще лет десять назад Плотников был заядлым путешественником. Как-то он вместе с главным инженером Памирского автотранспортного объединения Дарвишем Абдулалиевым и водителем Джеролом возвращался в Ош из поездки по Памирскому тракту. Позади остался последний со стороны Хорога перевал Чиерчик. Вечерело. Алексей Федорович и Дарвиш дремали на заднем сиденье "Волги". Вдруг Джерол закричал:
