- Ала... - он остановился и принялся копать в песке ямку носком ботинка, соображая, как ему лучше отвечать в подобных случаях. - Похоже мне действительно тебя не понять...
- Мне кажется, - дрогнули ресницы девушки, - что это - затишье перед очень большой бурей. Перед такой, что нам и не представить сегодня. Посмотри на эту луну, на эту реку... Кто-то плавал в этой воде миллион лет назад, и луна смотрела на него в точности так же... Миру нет до нас дела. Руди. Но он оберегает себя, и для этого ему нужно равновесие. Это нам не все равно: одно большое горе или масса мелких неприятностей - а природе это не важно. Вот чего я боюсь: сегодня все хорошо, а завтра? - она зажмурилась и внезапно переменила тон. - Ты зайдешь ко мне на работу?
- А? - моргнул Рудольф. Только что он думал, что несмотря на наивность Алиных рассуждений, эти мысли тревожили порой и его самого. В самом деле: в последние месяцы жизнь стала слишком бесконфликтной. Конечно, по логике вещей, он должен был только радоваться этому, но нет-нет, а смутное предчувствие прорывалось порой вечерами, когда из-за переутомления сон не шел. - Ты что-то спросила?
- Я спросила не придешь ли ты завтра ко мне... Знаешь, в столице будет какая-то крупная конференция. Тоже - событие, и почти вся наша профессура разъехалась. Я даже удивилась: как так можно - уже второй день, как в больнице нет ни одного мало-мальски известного специалиста, так одни практиканты и молодежь...
- Да, долгое спокойствие ослабляет... тьфу - расслабляет, - из-за этой тупой оговорки Альбина не почувствовала обычного раздражения. - А вообще любопытно: наш мэр, оба его заместителя, даже начальник нашей комиссии - все тоже подались сейчас в столицу. Видно, развеяться от безделья захотелось.
- Не нравится мне это, - вновь нахмурилась девушка. - А дорожная полиция? Ты не обратил внимание - все постовые исчезли!
- Тоже бездельничают, - махнул рукой Рудольф. - Да брось ты! Нам-то какое дело? Когда все идет как по расписанию - не грех и сачкануть... Ты ведь тоже не имеешь права в дни дежурства покидать территорию больницы, а вспомни - сколько раз мы с тобой бегали в кафе?
- Но на этаже всегда кто-то оставался,- напомнила она. - На всякий случай.
- Но ты ж говоришь - молодые врачи остались? А они, может, и не хуже ваших профессоров. И без нашего мэра жизнь города не остановиться. А дорожная полиция... тоже, наверное, кто-то где-то сидит и смотрит только в сторонке. Так что, выкинь эту мрачность из головы, и сосредоточься на том, что скоро мы с тобой распишемся. Договорились?
Он заглянул девушке в лицо, ожидая, что оно засияет, как обычно, что на щеках появятся ямочки, а серые глаза станут узкими и лукавыми. Но ничего не произошло: наоборот, в уголке глаз Альбины заблестели готовые выкатиться слезинки.
- Не надо, - чужим, испуганным голосом проговорила она.
- Что? Ну дай, я тебя поцелую, - неуверенно-шутливо предложил он.
- Не надо говорить об этом... - увернулась Альбина. - Они... слышат...
И она кивнула головой, показывая в сторону луны и верхушек деревьев.
И больше ничего не надо!
Да-да да-да, да-да да-да!
У этой песни было два названия, несколько вариантов аранжировки, и огромное количество текстов. Собственно, кое-кто пытался объявить ее особым направлением или стилем, настоящим, полноправным видом музыки, название которого звучало столь трудно произносимо, что его как-то стихийно перекрестили в "ламбадобрейк" - тоже не слишком благозвучно, но зато понятно.
"Ламбадобрейк" задорно повизгивал во всех колонках, скакал по веткам, тревожа замороченные мигающим освещением листья, изначально не привыкшие к такому веселью.
Много ли мыслей уживается в голове одновременно рядом со смехом? Когда пляшут внутри солнечные зайчики, все серьезные рассуждения разлетаются вдребезги, да и зачем думать, когда можно уйти в музыку-смех с головой, стать ее придатком. Это потом, когда мелодия иссякнет, затеряется в тишине, наступит пора размышлений - для тех, кому они вообще нужны. А пока звучит - лучше все выбросить из головы, пусть она хоть ненадолго станет легче. Забудь все - и танцуй, танцуй, оглашай воздух восторженными воплями...
И больше ничего не надо!
А в пространстве уже трясутся незлые кулаки, трутся и толкают друг друга бедра, и вот уже на освобожденный центр площадки пятачка валиться наземь парочка, чтобы показать самый класс танцевального дворового мастерства. Не день, не два выкладывались они после рабочего дня, тренируясь в подвалах и на чердаках, но позади усталость и пот - сейчас время их триумфа.
Тела ритмично змеятся, нахлестываясь друг на друга, и в то же время избегаю касания: струиться огромной шелковой кистью обработанная всякой химией шевелюра парня, блестит черный "люрексом" на голове партнерши...
Мы упадем в объятья сада.
Да-дадада, дак-дада-да!
И вопят, вторя певцу-певичке опьяненные задором голоса...
Центр площадки, как издавна заведено, отдается "профессионалам", а край уже заполнили "отфонарщики" - здесь можно упасть на спину и просто дрыгать в воздухе ногами, можно пройтись на руках - да мало ли на какую дурь не толкает человека полная свобода движения; лишь веселым безумием сверкают в мелькании светофильтров глаза.
Все ли?
За разноцветицей огней сложно обнаружить пустоту, и все же слишком резко выделялся из общей массы один тяжелый "отсутствующий" взгляд-чужак. Это его запомнил по дороге Рудольф, прежде чем пустовзглядый незнакомец успел нырнуть под маску изменчивого света.
А было так... Взгляд этот - не в ритм, не в темп, - заскользил по бьющимся в тенетах музыки фигурам, замер на ближайшей тонкой талии, и она прекратила на миг извиваться.
- Привет. Партнершу ищешь? - вильнули шелковые бедра, и худая рученька с десятком тонких браслетов потянулась к восходящему солнцу на футболке.
Да, все началось вот так просто...
Ни говоря ни слова в ответ, пустовзлядый потянул ей навстречу свои лапищи; пальцы впились в ребра словно нарисованные тенью на майке, и на какой-то момент обоих скрыло сгустившееся облачко жидкого азота.
Совсем рядом виза упал на линолеум и завертелся волчком бритый юнец, его крик подхватили другие и среди слитного ора затерялся один вопль, вспыхнувший на миг тогда, когда пальцы пустовзглядого вошли вдруг в чужое худое тело, прорывая кожу. Тем более неслышим тихий хруст, а то, что девочка вдруг обмякла в руках партнера, что голова ее откинулась назад, что замерли, мутнея, вылезшие из орбит глаза, что кровь заструилась по талии - кто это заметит?
Кому это надо?
Блестящие от темно-красной жидкости пальцы ослабили хватку, тело сухо свалилось под танцующие ноги, - ноги пружины огромного веселого механизма-организма по имени дискотека.
