Оба они не заметили, как Мюррей прошел за свой столик. Они как раз дискутировали о репетиции, на которой они только что были. Мюррей с интересом прислушался к их разговору и пытался мысленно перенестись в прошлое.
О боже, сколько всего он пропустил! Почему он был так неразумен и появился здесь один, вместо того, чтобы вызвать своего агента. Роджер охотно пошел бы с ним сюда…
НЕТ, ВЕРОЯТНО, И Я СОВЕРШЕННО БЕСЦЕЛЬНО ОБМАНЫВАЮ САМОГО СЕБЯ. ОН, КОНЕЧНО, УЖЕ ДОСТАТОЧНО НАТЕРПЕЛСЯ ОТ МЕНЯ; Я БЕСКОНЕЧНО НАКАЧИВАЛ ЕГО, ОБРЕМЕНЯЛ ЕГО И ИГРАЛ У НЕГО НА НЕРВАХ.
С тех пор, как он покинул санаторий, с тех пор как он стал ждать и надеяться там, где не было надежды, Мюррей Дуглас, всем известный Мюррей Дуглас значительно познакомился с самим собой.
И МЮРРЕЙ ДУГЛАС МНЕ НЕ ОСОБЕННО СИМПАТИЧЕН.
Он поучал меня с воодушевлением только что освободившегося заключенного (и ужасные быстро приготовленные закуски были такими же, как и в тюрьме) и решил заказать голубую форель.
— Какое вино мне принести вам? — спросил старший официант.
— Никакого, — коротко ответил Мюррей… я выпью апельсинового сока.
Он зажег сигарету и откинулся на спинку кресла.
Оба критика за соседним столиком сменили тему. Мюррей сначала едва прислушивался к ним, но когда он понял, о чем они говорили, он навострил уши.
— Чего вы ждете от этого Дельгадо? Ральф — вы же знаете, что это тот аргентинец, которого зацепил Близзард?
— О, этот человек не так плох, это установлено точно, — ответил Хестон-Вуд. — Вы не видели как он встал на ноги а Париже вместе с Жан-Полем Гаррижо? Насколько я помню, это называлось «Три раза в раз».
— Нет, я этого не видел, но сообщения об этом от меня тоже не ускользнули, — хрюкнул Барнетт.
Хестон-Вуд рассмеялся.
— Да, я знаю, что вы написали о «Знакомствах».
— Послушайте, Ральф, что собственно значит вся эта чушь? осведомился Барнетт. — Театральная пьеса есть театральная пьеса и существует автор, который ее написал. Но, насколько я слышал, речь здесь идет не о театральной пьесе. Существует про южноамериканец, который будто бы является серьезным авангардистом, он позаботился о том, чтобы перетянуть на свою сторону Близзарда и других финансистов и повсюду собирает бездельников, бывших знаменитостей и уволенных по сокращению штатов актеров из различных закоулков, потому что не один разумный человек не согласится с этой бессмыслицей.
Мюррей почувствовал, как по его лбу покатился пот.
— Пат, иногда вы действительно преувеличиваете с этим вашим театром для Расс. Вы еще никогда сами не видели работу Дельгадо, но, несмотря на это хулите ее, — Хестон-Вуд отпил глоток вина. — Пьеса с Гаррижо в главной роли была для меня самым великим театральным чудом со времен Года.
— И, несмотря на это, она не имела успеха, — констатировал Барнетт.
— Верно. Ну, в конце-концов, Гаррижо покончил самоубийством.
— Да, но почему пьесу после этого больше не ставили? Почему ему не подобрали замену?
— Потому что пьеса была написана для определенного актера. Замена все разрушила бы. Эта идея — уже кое-что для нас. Только вы не хотите ничего признавать.
— Ну, ну, я не знаю. Несколько лет назад здесь был Сароян, вы его еще помните? Он делал что-то подобное в Мировом Театре, но что из этого вышло? Бессмыслица! — Барнетт налил себе стакан вина. — Поставили актеров на сцену, дали им несколько предложений, развили общую работу в диалогах и назвали результаты этого пьесой для сцены. Но как из этого мог получится шедевр, если все это было сделано второклассными людьми? Я не могу в это поверить, Ральф. Лучшим из актеров все еще является Мюррей Дуглас и вы, так же, как и я, хорошо знаете, что в Лондоне не существует ни одного постановщика, который принял бы к себе этого старого пьяницу. У него никогда не было большого таланта — только красивое лицо.
Мюррей быстро встал. Он даже не дал себе труда отодвинуть стул. Ноги шаркали по покрытому ковром полу. Несколько тарелок и стаканов упали на пол. Мюррей побелел как мел, когда он подошел к соседнему столику.
Хестон-Вуд уронил свою вилку, звякнувшую о тарелку. Это был последний звук. Во всем ресторане несколько секунд царила глубокая тишина.
Барнетт взглянул на Мюррея, словно перед ним внезапно появился призрак. Он был большим, крепко сложенным человеком с красивым лицом. Его коньком, которого требовали от него издатели «Газетт», был «Театр для Масс» и он помещал в своей колонке фотографии, которые он добывал с пеной у рта.
— Стойте! — крикнул ему Мюррей.
— Эй… будьте разумны, Мюррей!
Мюррей схватил Барнетта за галстук. В своем гневе он развил невероятную силу. Он рванул Барнетта вверх, так что стул под ним с грохотом упал. Потом он нокаутировал Барнетта точно нацеленным ударом в подбородок.
Журналист отлетел назад, ударился о столик и пытаясь удержатся, схватился за тарелку с карамельным пудингом. Мюррей глубоко вдохнул воздух не обращая внимания на шум голосов.
— Это родилось у вас несколько лет назад. Разве вы не понимаете этого, вы, жалкое ничтожество? Вы не критик и никогда не сможете им быть. Вы злобный болтун, лишенный такта и с дурными манерами. Когда я находился на верху, мне часто хотелось выбить вам все зубы, но я не отваживался, потому что ваша грязная колонка все же имеет силу. Теперь я внизу и вы больше не сможете мне повредить. Но, не смотря на это, что вы пытаетесь сделать? Вы назвали меня старым пьяницей, не так ли? Прекрасно, теперь вы имеете возможность сказать мне это в лицо.
Барнетт выпрямился тяжело дыша. Он, бормоча, извинился перед посетителями, в чей карамельный пудинг он влез рукой.
— Мистер Дуглас! Боже мой, что вы здесь делаете? — позади него появился возбужденный Эмиль.
— Все в порядке, Эмиль. Я уже ухожу. Я не знал, что окажусь здесь под одной крыше с Барнеттом, иначе я сюда не пришел бы. Его вид портит мне аппетит, — теперь Мюррей нарочно использовал резонанс своего великолепно поставленного голоса, который раньше без микрофона заполнял весь Альберт-Хол. Он знал, что все посетители понимают каждое его слово. — Вот, возьмите это в качестве возмещения за убытки, — он сунул в руку Эмиля 5 фунтов и одновременно с этом нащупал в кармане брюк мелочь. — А это для вас, Барнетт.
Он бросил высокому мужчине один пенни. Монета упала перед ним на ковер. Мюррей повернулся и пошел к выходу; на этот раз он знал что все посетители наблюдают за ним. И на этот раз никто не спросил, кто бы это мог быть.
ХОРОШИЙ УХОД ДОЛЖЕН БЫТЬ МЕДЛЕННЫМ — огорченно подумал он.
— Мюррей!
Он остановился и оглянулся. За столиком около двери он увидел Флита Джинсона, который всегда находился наверху и никогда не спускался вниз. Флит лучисто улыбнулся.
