— Кто-то вроде обещал накормить, — Сластенов пролистал журнал.
… Древко алебарды торчало из груди старого слуги… Рядом на ковре — перевернутый старинный поднос и разбитые чашки… Сержант полиции только что позвонил начальству и теперь продолжал осмотр угрюмого, со множеством комнат, особняка…
— Бедный сэр Чарльз, — Сластенов засунул журнал обратно в чемодан, поднял газету, скомкал.
— Потерпи чуток, — жена прислонила икону к подушке. — Мне в фильме одна иконка понравилась, такая же невзрачная, темненькая, — вот не думала не гадала, что ты додумаешься привезти… А там какой-то уголовный тип в эту икону вцепился, ну паук пауком… И что удумал… Хотел ее под чужим паспортом за границу вывезти. Привязал к спине, да его вовремя накрыли… Уголовника играл тот самый артист, ну помнишь, что в картине про рыбаков ухлестывал за женой капитана. Как раз перед твоим отъездом показывали…
Вскоре заявился с тренировки Кирилл. Долго крутил икону, поглядывая то на сосредоточенную мать с кружкой в руках, то на разомлевшего отца, затем достал шестикратную лупу и заперся у себя в комнате.
Сластенов вытер губы, сполоснул пальцы и хотел уже прошмыгнуть между женой и тахтой к спальне, но потерял шлепанец, замешкался.
— Ты хочешь оставить меня одну в такой ответственный момент? жена села рядом с чемоданом.
— Ну что может сообщить нам юный Шерлок Холмс? — Сластенов пристроился по другую сторону чемодана. — Опять насочиняет с три короба…
— А помнишь, в том году, — жена оправила фартук, — соседка принесла старинный рубль, и Кирилл посоветовал ей сходить с ним в какое-то там общество, где за один рубль она получила целых сто… Я сама видела десять новеньких червончиков…
Сластенов достал из чемодана фотоаппарат — жаль, сломался в первый же день: шторки полетели — подержал на коленях, ощущая ладонью потертый шершавый футляр, сунул обратно в мятые рубахи, встал и неслышно подошел к двери. Через матовое стекло было видно расплывчатое пятно настольной лампы и неподвижную тень Кирилла.
Жена не выдержала напряженного ожидания, удалилась в кухню, загремела в раковине посудой.
Сластенов бросил пост у дверей и вернулся на тахту. Под звяканье ложек и журчание воды задремал — и повалился набок, столкнув локтем чемодан. Грязные носки, скрученные майки посыпались на палас, журнал накрыл шлепанцы, фотоаппарат, подскакивая, закатился под стул.
— Что, барахло убрать некому? — Сластенов пнул свою любимую красную рубаху, и она, описав дугу, отлетела к окну — один ее рукав с белой пуговицей обнял ножку стола. — Целый день в автобусе трясся, как проклятый, вонючую пылищу глотал! Спасибо, встретили! Одна с кухни не вылазит, другой заперся!
— Сам виноват, — жена вошла в комнату, подняла фотоаппарат, положила на стол и начала скидывать вещи в чемодан. — Просили тебя икону привозить, — захлопнула крышку и сверху еще придавила коленом. — Засунь пока в стенной шкаф, завтра разберу…
— Что за шум, а драки нету, — Кирилл подошел к столу, отодвинул фотоаппарат и приставил икону к тяжелой хрустальной вазе с осыпающимися астрами, положил рядом лупу. — Значит, так, уважаемые родители… Во-первых, обратная сторона исследуемого мной объекта носит явственные следы раскаленного круглого предмета, скорее всего, сковородки…
— С чем сковородка-то была, — Сластенов подошел к столу, взял за ручку лупу — к ободку прилипло два свежих лепестка. — С глазуньей, с салом?
— Прошу сохранять полную серьезность… Готовьтесь, братцы-кролики, к тяжелой жизни… Теперь нам без сигнализации не обойтись, и надо срочно заказывать вторую дверь, желательно бронированную, с электронным замком, и решетки покрепче на окна… Этой иконке цены нет — Андрей Рублев или Феофан Грек! На лондонском аукционе такая фанерка пойдет за миллион долларов, не меньше, фирма гарантирует…
— А я-то ее на спиннинг выменял… — Сластенов наклонился, поднес лупу к иконе — сплошные темные чешуйки — убрал стекла — из глубины всплыли два гневных скорбных глаза.
— Так он же у тебя ерундил, — Кирилл поправил икону, чтобы отцу было лучше рассмотреть детали. — Тормоз прошлым летом сорвали…
— Да говорил я скотнику про тормоз, а он уперся, настырный мужик, — Сластенов отдал лупу сыну. — Не мог я ему отказать, он же тете Клаве машину сена достал… А икона-то наша вряд ли на миллион потянет…
— С миллионом ты, Кирилл, загнул, — Сластенова смела в ладонь узкие лепестки. — Тоже, эксперт выискался… Без рентгена определил…
— Вы можете хоть на минутку представить себе, что у нас дома бесценная икона, дикий раритет!.. Сенсация года! Нам предлагают колоссальные суммы все музеи Советского Союза, а мы берем — и просто, с присущей нам скромностью, дарим уникум государству, и наши цветные фотографии обходят всю страну — бесценный дар простой советской семьи… Впрочем, лично мне можете не верить, не обижусь, плевать… Но есть идея! У моего тренера умопомрачительные связи и грандиозная хватка. Он только глянет на наше приобретение — и сразу выдаст нужную информацию…
— Тренер? — Сластенов завел руки за голову, зевнул и, отстранив жену плечом, двинулся в спальню. — Давай тренера…
— Хоть бы подсказал, куда ее спрятать до выяснения…
Сластенов не обернулся.
— Мам, только в холодильник прятать не вздумай — контрастные температуры ей повредят, — Кирилл налил кружку чаю, положил в тарелку фаршированных блинов, отнес к себе и, приладив стереонаушники, включил магнитофон.
Сластенова осталась один на один с иконой.
Поздно вечером, когда сын и муж давно спали, Сластенова достала из серванта новую простыню, завернула в нее икону и отнесла в спальню.
Включила торшер, вытащила из шифоньера коробку с зимними ботинками, дубленку, запакованную в полиэтиленовый мешок, пронафталиненный узел с мехами — и положила на самое дно, к задней стенке, тугой сверток.
Муж приподнял голову с подушки, что-то невнятно сказал и, натянув на себя одеяло, затих.
Вернула узел и мешок на место, сверху поставила коробку, подравняла строй платьев — они свисали с плечиков, темные и молчаливые, как уставшие колокола.
Разделась, легла и долго смотрела в потолок, и потолок мерещился ей огромной иконой, завернутой в простыню. Сверток, медленно покачиваясь, плыл, словно льдина, в черной, ленивой, вечной воде…
Под утро Сластенова проснулась, чмокнула всхрапывающего мужа в щеку, приподнялась, уперев локоть в подушку, осмотрела серую комнату и, убедившись, что неподвижная туша угрюмого шифоньера по-прежнему стоит у стены, напротив окна, снова забылась сном.
