Ни разу не оглянувшись, Верочка нырнула в салон, и Алехин остался один перед плоской взбаламученной лужей.
На душе было скверно.
«Плевать, — угрюмо решил он. — Жизнь не удалась. Прав рак Авва. Возьму запал и всех трахну!»
Мир рухнул.
Алехин стоял под окнами девятиэтажки.
Пять минут назад он прошел мимо родного пепелища, и теперь скорбный запах гари преследовал его. Подняв голову, он с тупым отчаянием всматривался в неяркую вечернюю звезду Верочкиного окна. Рядом скромно светились окна однокомнатной квартиры упрямого пенсионера Евченко. А в окнах квартиры сержанта Светлаева света не было, наверное, он еще не вернулся из служебной командировки. В узком роковом переулке Алехин чувствовал какое-то движение, но не оборачивался. Плевал он теперь на роковой переулок. Подозрительный силуэт скользнул в телефонную трубку, Алехин и на этот раз не повернулся. Плевать ему на подозрительные силуэты.
«Вегетирую, как микроб на питательной среде».
Однажды Алехин услышал такое от крупного математика Н., но только сейчас до него дошел смысл. Поистине, микроб. Любой человек, даже самый неуклюжий, мог вовремя подхватить Верочку. А на меня нельзя положиться. Он тоскливо следил за окном Верочки. Она ведь хотела увидеть «Лебединое озеро», а я уронил ее в лужу. У Верочки течет с потолка, а я не помог. У нее пьянствуют грубые тупые сантехники, честь и достоинство Верочки подвергаются опасности, а я стою тупо, как козел, и смотрю на ее окна. Правда, вдруг подумал он, у нее, может, все исправили? Может, она сейчас приняла горячий душ и пьет чай из тонкой фарфоровой чашки. Сидит в кресле в тонком полупрозрачном халатике без ничего под ним и с презрением вспоминает, какое ничтожество этот Алехин!
А ветровку выбросила.
На всякий случай он позвал: «Авва!» — но умный рак не отозвался.
Получается, я и рака отдал Верочке, с горечью подумал Алехин. Я все ей отдал. А Верочка… Он задумался. В проскользнувшей мысли таилась какая-то зацепка… А Верочка ведь не швырнула в меня ветровку., Значит… Она же не станет присваивать чужую вещь… Надо позвонить ей, решил он… Может, она простуженная лежит на мокром диване и стонет, а со всех сторон хлещет вода, как в тонущем «Титанике», и надрывно поют пьяные сантехники.
Уеду из города, решил он. Позвоню Верочке и навсегда уеду.
Он поискал монетку. Он решил позвонить Вере незамедлительно.
— Эй, ребята, — воззвал он к подозрительным силуэтам, хихикающим в телефонной будке. — Двушки не найдется?
Неприятно знакомый голос назидательно произнес:
— Работать надо, козел!
— Тебе двушки жалко?
— А вот билет в Сочи, — вылез из будки длинноволосый и помахал голубой бумажкой. — С однодневным отдыхом в санатории «Север».
— Иди ты!
Длинноволосый без замаха ткнул Алехина кулаком.
Тяжелый Вий, вывалившись из телефонной будки, чугунной рукой замахнулся на Алехина, и даже Заратустра, надвинув на глаза мохнатую кепку, поднял над головой тяжелый гаечный ключ.
Алехин с ужасом понял, что его сейчас искалечат.
Проходя под ручку с возлюбленным, а может, с мужем, проходя мимо несчастного полуслепого горбуна, явно погрязшего в пороках и в нищете, Верочка, конечно, никогда не догадается, что на асфальте сидит, прикрывшись пыльным дождевиком, бывший ее близкий друг, бывший страховой агент Алехин, а ныне пустое ничтожество, сраный гнус и подлый обманщик.
Алехина испугала такая перспектива.
Он кинулся к девятиэтажке и вбежал в Верочкин подъезд.
Лифт не работал. Задыхаясь, Алехин побежал на седьмой этаж. Преследователи ломились вслед. В отчаянии Алехин нажал звонок упрямого пенсионера Евченко. Он не хотел выводить негодяев на Верочку. Он жал и жал звонок, зная, что пенсионер Евченко никогда не торопится. Жалко, думал он, что сержант Светлаев в командировке. Чукотка — это далеко. Бродит сержант милиции среди смирных олешков, а на его участке орудуют хулиганы.
Дверь открылась.
— А ну, отпусти звонок!
Вид пенсионера поразил Алехина.
Обычно он гулял по комнате в застиранном махровом халата, а сейчас предстал перед страховым агентом в скромном дорожном платье: серый плащ шестидесятых годов, серая шляпа, серые сапоги. Не пенсионер, а заслуженный садовод-мичуринец. А в левой руке он держал дерматиновый обшарпанный чемоданчик, из тех, что задолго до перестройки упорно называли почему-то «балетками».
Алехин втолкнул пенсионера в дверь.
— Но позвольте!
— Не позволю, Кузьма Егорыч, — горячо зашептал Алехин. — За мной преступники гонятся. Отберут чемоданчик, обчистят квартиру. — И тревожным ухом прижавшись к двери, услышал, как матерятся на лестничной площадке Заратустра Наманганов и его кореша.
Упрямый пенсионер тоже прижался к двери маленьким суховатым ушком. Мат, услышанный им, был небогатым, но выразительным.
— Это кто? Это они за тобой? Ну что, наделал делов, Алехин? А ну, вали отсюда! Я тебя укрывать не стану. Некогда мне.
— То-то вы в полной походной форме, — выразительно протянул Алехин.
— Уж какая есть, походная или не походная, — сердито возразил упрямый пенсионер. Прислушиваясь к ругани на лестничной площадке, он сжался, стал похож на раздраженного паучка. — У меня, понимаешь, весь вечер соседка стонет за стенкой, а теперь ты!
Алехин дернулся, но сдержал себя. Стонет! Значит, простудилась! Но вслух спросил:
— Вы что, уезжаете?
— Улетаю, Алехин! Улетаю!
— Самолетом?
— Нашим, отечественным, — самодовольно кивнул пенсионер и, как бы коря себя за некоторую романтическую восторженность, пояснил: — Бесплатная путевка, Алехин. Понимаешь? — И грозно помотал сухоньким пальчиком: — Я, Алехин, много работал! Вот и награда.
— В Сочи? — нехорошо догадался Алехин.
— В Сочи!
— В санаторий «Север»?
— В санаторий «Север».
— С однодневным отдыхом?
— Почему это с однодневным? — обиделся пенсионер. — На полную катушку и на полном обеспечении! — Он вдруг фальшиво пропел: — «Есть море, в котором я плыл и тонул…» Теплое южное море, Алехин. Наши предки сделали его своим. Благодатное, гордое. Если откровенно, — таинственно понизил голос упрямый пенсионер, — то я давно заслужил бесплатную путевку. Если откровенно, то такие люди, как я, имеют право бесплатно ездить на Черное море. Вот так. Проваливай. Понадоблюсь, позвони.
Он привычно полез двумя пальцами во внутренний карман серого дорожного плаща и извлек огромную визитку, больше похожую на меню. Убористым шрифтом были перечислены многочисленные чины, посты и звания, когда-либо полученные или занимаемые пенсионером Евченко в его прежней жизни.
