— У меня еще много почетных грамот, — наклонив голову, добавил упрямый пенсионер. — Я всяким вождям был нужен. — Пенсионер Евченко с уважением склонил голову в сторону портрета Генералиссимуса, вырезанного из послевоенного «Огонька». — Все, Алехин. Пора мне. Освободи квартиру.
— А разве вы не возьмете трубку, Кузьма Егорыч? Телефон на столе действительно разрывался.
— Ну, я… — высокомерно ответил на вызов Евченко. — Да, персональный пенсионер… Имею многие грамоты и поощрения… — Голос его расцвел и возвысился: — А как же… Если официально предупреждаете… Ну, задерживается рейс… Утром даже удобнее… Извинения принимаю…
И колесом выпятил сухонькую паучью грудь:
— Есть отдыхать!
Повесив трубку, он самодовольно отдул губу:
— Видишь, Алехин, как резко возрастает в нашей стране внимание к персональным пенсионерам? Такие, как я, всегда нужны. Отечественным властям, — непонятно пояснил он. — За мною опыт, Алехин. Нас теперь персонально предупреждают, если задерживается рейс.
Интересно, откуда знать аэрофлотовским работникам телефонные номера всех персональных пенсионеров? — удивился про себя Алехин. И как они предупреждают тех, у кого нет телефонов?
Но говорить вслух он не стал.
Только спросил:
— Не боитесь лететь самолетом?
— Аэрофлот гарантирует.
— Гарантирует только страховая компания.
Алехин так сказал скорее машинально. По профессиональной привычке. У него не выходили из головы стоны Верочки. Неужели так громко стонет? Он сам, например, ничего не слышал. Чтобы не мучить себя, спросил:
— Вы на ответственных участках работали, Кузьма Егорыч?
— Это само собой. — Пенсионер Евченко неторопливо снял плащ и остался в старинном полувоенном костюме из габардина. — Ты еще молод, Алехин. Ты еще не знаешь, что такое порядок. Ты не знаешь, в каких условиях мы совершали творческие подвиги. Я, например, вел передачи на государственном радио. Получал данные, садился перед микрофоном, рядом усаживал помощника, чтобы позвякивал гаечными ключами. Он умел талантливо позвякивать, убедительно. Посевная это не просто так, Алехин. Посевную надо душой чувствовать. Я уж не говорю о сборе богатого урожая. Это сейчас государственные деньги уходят на радиожурналистов, которые едут в колхоз, а потом клевещут на простых трудовых людей, обвиняя их в воровстве и в пьянстве. В мое время, Алехин, такого быть не могло. Мы получали проверенную информацию. Получали сверху, там не ошибались. И денег на бессмысленные поездки не тратили, каждая копейка шла государству. Я, значит, зачитывал информацию, а ответственный помощник в нужное время позвякивал гаечными ключами. Вот что такое экономная экономика, Алехин. Мы все работали талантливо…
Он поискал сравнение и нашел:
— …как А.Налбандян.
Даже мечтательно прищурил глаза:
— До сих пор помню чудесную завитушку росписи на талантливых полотнах великого советского живописца.
— Налбандян? — попытался вспомнить Алехин. — Это который гуси-лебеди?
— Великий советский живописец Налбандян не имеет никакого отношения к упадническим гусям-лебедям, — холодно поправил Алехина пенсионер. — Великий советский живописец Налбандян был академиком.
— Все равно гуси-лебеди, — не уступал Алехин. — Зря вы, Кузьма Егорыч, решили лететь самолетом.
— Это почему?
Алехин объяснил.
У него приятель летел в Сочи. Тоже по бесплатной путевке. Торопился, море хотел увидеть. А самолет есть самолет. Вынужденная посадка в Воронеже, а приятель-дурачок не застраховался. Рука сломана, нога сломана, зубов нет, жена не узнает, и на лечение ничего не получил дурачок.
— А другие пассажиры? — невольно заинтересовался Евченко.
— Остальным что! У них страховка.
Алехин уставился на замочную скважину.
Из нее со зловещей медлительностью низверглась закрученная струйка вонючего дыма. Это кто-то из корешей Заратустры в бессильной ярости вколотил в замочную скважину окурок отечественной сигареты.
— А твой приятель? Он как? — осторожно спросил Евченко.
— Ну как, — покачал головой Алехин. — Жена ушла. Лечение за свой счет. Путевка пропала.
— Ну, не знаю, — покачал головой и пенсионер, неприятно пораженный услышанным. — Наш Аэрофлот самый надежный. Один Кожедуб сколько накрошил. Я-то знаю. Я в жестокие годы войны, Алехин, формировал новые части, отправляющиеся на фронт. Ответственная работа, даже пострелять не удалось. Ты представить не можешь, сколько усилий я отдал на благо родины!
И повторил:
— Нет, нет, самолеты у нас уверенные!
— А со страхованием все равно надежней.
Алехин говорил, а думал только о Верочке.
Ну как она там? Он даже прикоснулся к стене. Она же здесь! Она рядом. Может, в метре от него! Правда, и пакостники Заратустры рядом. Он прислушивался, но не слышал стонов.
— Ну, если так… — покачал головой упрямый пенсионер. — Ну, если так, можно поехать поездом. Железнодорожный транспорт у нас надежный.
— А со страхованием надежней.
— Это почему? — опять заинтересовался пенсионер.
— У меня как-то приятель ездил в братскую Болгарию, — прислушиваясь ко всем звукам, долетающим с лестничной площадки, объяснил Алехин. — Решил ехать через две границы, посмотреть на быт коренных иностранцев. В Кишиневе кто-то сорвал стоп-кран, а приятель мой как раз сытно обедал в вагоне-ресторане. Так всем лицом и въехал в салаты и фужеры. Сломал руку, сломал ногу, сломал ключицу, повредил глаз, а правый у него косил с детства. Другие рядом побились меньше, но все равно приятель остался довольным.
— Это почему?
— А полная страховка, — небрежно пояснил Алехин. — Он за все свои страдания получил наличными. За каждый раненый глаз, за каждую пораненную конечность. Родина не оставила в беде.
— Тебя, Алехин, послушать, так вообще никуда ехать нельзя, — возмутился Евченко. — Хоть всю жизнь сиди на кухне.
— Не скажите, Кузьма Егорыч! «На кухне»! А долбанет электрическим током? А вентилятором отрубит палец? А обваритесь крутым кипятком? А отрубите тяжелым ножом три пальца?
— Ты обалдел, Алехин! — закричал Евченко. — Какой кипяток? Какой вентилятор? Какие ножи, пальцы? Какой электрический ток? У меня бесплатная путевка с отдыхом в санатории «Север»!
— Незастрахованную путевку легко потерять.
Охнув, Евченко кинулся к брошенной на диван «балетке».
Волнуясь, открыл два замка. Выложил на диван «Лоцию Черного моря».
— Да вот она, моя путевка! С отдыхом в «Севере»! Никуда не делась!
Успокаивая разволновавшегося пенсионера, Алехин посоветовал:
— Если страховаться, Кузьма Егорыч, то все-таки комплексно. Жизнь, смерть, травмы, хищения, дикие родственники, домашний скот, личный транспорт, разнообразное имущество. Хорошая страховка, Кузьма Егорыч, это путь к свободе. Полная страховка — освобождение от всех тревог.
