— А кто еще в деле? Кто — кроме Футуровой, Ядвиги и Бетрея?
Дина замялась.
Одд откупорил бутылку "Дон периньон" и наполнил бокалы.
— Еще Трашбог, — поведала Тина после бокала шампанского.
— Кто? — Одд нахмурился. — Кощунствуешь?
— Чего тут такого? Бог трашей. Как его еще называть? — Она засунула в рот клубничину, причмокнула. — Вот, где кощунство.
— В чем? — в этот раз озадачился бизер.
— Кощунство — есть клубнику. Огородники никогда ее сами не лопают. Только продают. Есть клубнику — все равно что есть фики. А мяса нельзя заказать?
— После клубники — мясо?
— А чего? Я голодная. Кусок бы побольше.
Одд позвонил по телефону и заказал бифштекс. Непонятная сила тянула его к этой женщине. И в то же время она вызывала дикое раздражение.
Заказ принесли мгновенно. Как будто официант стоял за дверью и только ждал звонка. На тарелке огромный коричневый ломоть, вокруг — горки гарнира — горошек, капусточка, маринованный лучок. Тина плотоядно облизнулась.
— Мясо потом, — сказала она и скинула кофточку. — После секса.
— Остынет.
— Ерунда. Главное, чтобы нам сейчас жарко стало.
Да, он желал ее, но как будто против воли. Будто кто-то накинул петлю ему на шею и к Дине тянул.
"А что если я во время оргазма задушу ее?" — подумал Одд.
И мысль эта не вызвала протеста.
Белая усадьба в огородах всем известна. Ограда ее из зеркальных плит сверкает издалека. И нет в Белой усадьбе ни одной огородной частички, все, до последнего гвоздика, с мены. Двухэтажный дом с двумя распахнутыми в сторону Больших помоек крыльями сложен из доставленных с мены кирпичей. Белые, ровные, сахаристые, как леденцы — так и хочется их лизнуть, испробовать, каковы на вкус, вдруг в самом деле сладкие. И черепица на крыше с мены — издалека кажется — старинная, керамическая, будто с крыши какого-нибудь Гарца, а вблизи глянешь и поймешь — штамповка металлическая.
В Белую усадьбу Шустряка тянуло неудержимо.
Ступив на голубоватые плиты дорожки (чудесная подделка под мрамор, опять-таки с мены), Шустряк почувствовал, как внутри него заскребли острые ледяные коготки страха. Кажется, что внутри бегают тысячи пауков. Шустряк почти зримо представил, как они бегут, щекоча внутренности и впиваются в мозг.
"Пить! Бежать! Петь! Смеяться! Смываться!" — разом воскликнули в его мозгу несколько голосов и смолкли.
Шустряк отер ладонью вспотевший лоб и нажал кнопку звонка. Ждать пришлось долго, и Шустряк ждал. Наконец дверь приоткрылась узенькой щелкой — не тот посетитель Шустряк, чтобы перед ним распахивать двери настежь. Человек, ему отворивший, смотрел Шустряку в глаза и улыбался. Рот у него был улыбчивый, а глаза быстрые, скользкие. Наждачные глаза.
— Я рад, — сказал Хреб, — что ты не забыл к нам дорогу.
— Ну да, мы с тобой друзья, как сорняк с тяпкой, — поддакнул Шустряк.
Хреб провел гостя в просторную комнату, сам уселся в кожаное кресло цвета перезрелой сливы и гостю предложил сесть. Несколько секунд хозяин и посетитель молча смотрели друг на друга. Кожа на щеках у Хреба была точно такой же розовой, обожженной, как и у Шустряка. По этой коже, стянутой, как печеное яблоко, любой мог признать в Хребе оператора. Но Хреб не был менаменом, и редко покидал границы Белой усадьбы.
— Кожурки принес? — Хреб радостно оскалился, будто спросил о чем-то веселом.
Вместо ответа Шустряк распахнул куртку и вытащил из внутреннего кармана пять металлических цилиндров высотою с палец. Были они без номеров и без насечки, но в остальном точно такие же, какие используются на мене. И неудивительно — потому что взяты были с мены, только до маркировки.
— Элитная серия, у бизеров делали, — горделиво сообщил Шустряк. — В такие грех опивки заливать.
— Не волнуйся, яблочный мой, в эту тару мы закрутим самые лучшие клубеньки. Огородники банки летом закручивают. А мы — огородников! хохотнул Хреб.
Он потрогал указательным пальцем каждый цилиндрик и ощутил знакомый, проникающий в самую сердцевину тела холод. Подышал на один из баллончиков, и тот сразу покрылся инеем. Настоящие модули, без подделки.
— Отличный товар. И бизерам сплавить не стыдно, — Хреб вытащил из кармана пачку радужных фик.
— Нет, нет, не фики, — поморщился Шустряк.
— А что ж тебе надо? Неужто зелени захотелось? Так извини, яблочный мой, зелень на нашем огороде не выросла еще.
— Нет, зелень мне не нужна, — сконфузившись, признался Шустряк. Остаточек жмыховский хочу. Вот что.
— Неужто того, что на мене воруешь, тебе мало?
— Это особый остаток, модуля на полтора, а то и на два будет, Шустряк вытащил из кармана два баллончика, в этот раз с насечкою.
— Дуришь ты меня, — хмыкнул Хреб, — ведь мы с тобой оба знаем — не бывает у жмыхов два модуля. Жмых он потому и жмых — а по-иностранному траш — что в нем мозгов всегда меньше модуля плещется.
— Я же сказал: особый это остаточек. И парень этот не жмых, а только числится жмыхом. В огородах всегда так — снаружи одно, а внутри — другое. Вы с него два модуля выжмете, как с куста. Я на сеансе глотнул лишнего, сладенький глоточек у этого огородника высосал, вот и хочется теперь остальное добыть.
— Ну и кто же он, этот твой недовыжатый жмых?
— Иванушкин с двести седьмого огорода. Слушай, Хреб, я тебе еще десять кожурок достану, только раздобудь мне его, из Траншеи вырой, из печки выдерни, по гроб жизни огородной я тебя окучивать буду. Слово менамена.
— Двадцать, — кивнул в ответ Хреб. — Двадцать кожурок, и Иванушкин двести седьмой твой.
— Договорились. Не волнуйся, моя тяпка не заржавеет.
Хреб не волновался. Куда же деваться от чернушников Шустряку, если оператор — первая пиявка на всех огородах. Никто из огородных пиявок столько опивок в себя не всосал, сколько слизнул их оператор первой категории Шустряк. Потому и скалит зубы Хреб, потому и радостно ему глядеть на Шустряка: некуда деться пиявке, одна дорога ему — в Белую усадьбу.
— Откушать со мной не желаешь? — вдруг спросил Хреб. — На обед у меня соляночка, свининка жареная, огурчики свежие. Винца выпьем и поговорим.
Шустряк встревожился. Никогда прежде его не приглашали к столу. Подобная щедрость со стороны Хреба не могла быть бескорыстной. И потому, ковыряя вилкой салат или отрезая ножом кусочек свинины, Шустряк все ждал, когда Хреб начнет разговор, ради которого пригласил гостя к столу.
— Ну и как? Народ-то на мену идет? Не ослабевает поток? — издалека подступил Хреб.
— Идет, куда ему деться.
