— Ты, — удивленно ответил он.
— Как это? — поразился я.
— Ну, то есть не совсем ты, — смутился мальчик. — Папа рассказывал мне. Когда болела бабушка, ты обьяснял ей это.
Я вспомнил далекое время, когда Арина задыхалась от кашля и металась в мокром от пота спальном мешке, не находя покоя своему сгорающего в огне болезни тела.
Она держала меня за руку и говорила что-то невнятное про то, что это она во всем виновата. Сказала, что в тот день она так торопилась посадить глайдер, что зацепила мачту маяка. Мне так не хотелось потерять ее, что я тут же придумал историю о широком следе от посадки неизвестной машины.
«Таких глайдеров у нас не было», — придумывая на ходу, сказал я. — «Скорее всего, это был эланский корабль. Эти ребята большие доки по части подлых штук… Только они могли…».
«Правда?» — спросила она с облегчением. — «А я…»
Через пару минут жена спала. Я строго-настрого наказал Павлику оставаться с мамой, а сам отправился с другими на заделку большой трещины в основании 14 штрека. Шел 72 день после падения «Святогора». К этому времени температура на поверхности упала до 65 градусов ниже нуля и от студеных сквозняков не спасали ни термобалахоны, ни обогреватели. Перекрыть доступ холоду во внутреннюю часть пещер, отсечь разрушенные блоки подземного комплекса от помещений, в которых можно было жить, являлось вопросом жизни и смерти.
Никогда не думал, что маленький Павлик запомнил этот разговор. Сколько раз он потом слышал правду от взрослых, но эта ложь во спасение стала для него главной правдой. А все остальное — просто версиями людей, которые не хотят помнить о своих врагах, чтобы не расходовать нервную силу, так нужную для выживания.
То, что рассказывал мальчик, было дальнейшим развитием совершенно дикого, несообразного мифа, создателем которого невольно стал я.
Но возможно ребенку было легче поверить в то, что планету расстреляли враги, чем в раздолбайство обалдевших от безделья связистов, у которых в наиважнейший момент отказал передатчик.
Когда уйдут очевидцы событий, уже никто не сможет подтвердить это или опровергнуть. А люди поверят в то, что им выгодно.
Даже если я объявлю во всеуслышание о том, как все было на самом деле, через несколько поколений удобная, красивая ложь снова вылезет наружу. Быть хорошим — это естественное человеческое желание»…
— Выключи, внучок, — произнес дед. — Великое горе нас сегодня посетило.
Губы старика тряслись, в глазах стояли слезы.
— Оба-на, — размышляя, произнес Виктор. — Это что, получается, вы, космонауты, невинных людей погубили на энтой вашей, как ее там, — Гале.
— Можно подумать ты непричем.
— Не причем, братуха, непричем, — откровенно радуясь, что не он замарал себя кровью, произнес Виктор. — Я тут кручинился от того, что не удалась у меня жизнь, а оказывается, вот оно все как обернулось.
— Ну и радуйся, лапоть, — рявкнул Конечников вскакивая.
Он с размаху пнул по табурету, на котором сидел брат. Табуретка полетела на пол, Виктор тяжело рухнул.
— Держи его Витюня, — тонким, испуганным голосом проблеял дед. — Не ровен час, исделает что над собой.
Не слушая деда, Федор схватил бушлат и выскочил в сени.
— Стой, братуха, — закричал Виктор. — Не дури. Дело — то житейское.
Виктор попытался его задержать, но Федор легко освободился от захвата и опираясь на здоровую ногу, непринужденно закатал коленом брату под дых. Виктор остался лежать на крыльце, жалобно мыча и пытаясь вдохнуть воздух в легкие.
Бормоча что-то бессвязное, Конечников, громадными скачками, забыв о едва заживших костях, кинулся в лес, не разбирая дороги, не думая о хищниках. Он бежал долго, пока не выдохся.
Федор остановился и огляделся. Ноги привели его на то самое место. Здесь когда-то давно, в прошлой жизни приземлился корабль, оставив после себя броневую глыбу обелиска над могилой на пригорке и мечту о небе в голове мальчишки.
Конечников понял, зачем он пришел сюда. Тут все началось, здесь все должно и закончиться. Внутри был предательский холодок, усталость и почти радостное предчувствие скорого избавления от всех ошибок и страданий жизни.
«Пожалуй, теперь мне предельно ясно, какая она, обратная сторона звезд», — подумал он, выдергивая пистолет из кобуры.
Что делать в таких случаях с оружием, Конечников знал не понаслышке. Офицеры в части стрелялись по самым разным причинам. И сразу же пустивший пулю в висок подонок, растратчик или трус терял в глазах окружающий большую часть своего бесчестья.
Что-то пело ему изнутри — «Мертвые сраму не имут». Нужно было только приложить ствол к голове и нажать на гашетку, чтобы получить вечное прощение за свое преступление.
За гибель миллионов ни в чем не повинных жителей, за расстрелянную станцию «Солейна» и сотни своих товарищей, насмерть замученных мстящими за родных и близких эланцами. Но сначала он решил сделать то, зачем сломя голову и не жалея ног бежал сквозь лес.
Конечникову вдруг очень хотелось разбить изображение на памятнике, чтобы хоть как-то отомстить человеку, с которым и не был знаком вовсе, за то, что ему пришлось пройти, прежде, чем он дошел до истины. За неприглядную, страшную правду, которую он предпочел бы никогда не знать.
Конечников подошел к могиле, снимая оружие с предохранителя. В какой-то момент он испугался, — вдруг он увидит разрытую яму и собственный труп, как это было однажды во сне. Но все было нормально.
Могила артиллериста за много лет заросла травой, осела. Даже камни, которыми был выложен бордюр, расползлись во все стороны, стали серыми, почти неотличимыми от пыльного дерна холма. Ограда сгнила, и ее остатки лежали в траве трухлявыми деревяшками.
Конечников взглянул на выцветший снимок. С керамического овала ему беспечно улыбался совсем молодой мальчишка в военном мундире.
У Конечникова в подчинении побывал не один десяток вот таких мальчиков, часто так и не успевавших получить вторую пару звезд на погоны и навсегда оставшихся в раскуроченных эланскими снарядами орудийных башнях.
В детстве он казался Федору таким взрослым, мужественным, решительным. Но сейчас, когда Конечников сам был боевым офицером, капитаном, командиром корабля, желание свалить все на сопливого третьего лейтенанта было, по меньшей мере, жалким.
Конечников достал сигареты, закурил. Ночное зрение выключилось. Мир стал темным, собрался вокруг тлеющего уголька сигареты. За привычным занятием вернулась способность соображать. Он недоуменно посмотрел на пистолет в руке, словно пытаясь понять, в кого собирался стрелять. Конечников поставил оружие на предохранитель и сунул его в кобуру.
