На Амальгаме все было новым, неопробованным, экспериментальным: жилые модули, буровое оборудование, которое спешно завозили для разведки и разработки залежей дикролита, перспективного минерала для композитной брони нового поколения, установки для его переработки, глайдеры и системы связи…
И системы связи… — повторил человек, задумчиво взглянув на зрителей.
— До сих пор не знаю, может быть это действительно Арина… — он подождал немного, приводя в порядок мысли и продолжил: — На экране появилась голова дежурного с соседней станции наблюдения в Столбовых горах. «Хованка», — произнес он, — «Принимайте «Святогора».
Меня это не слишком касалось, поэтому я не обращал внимания на разговоры в секторе военной связи до тех пор, пока вдруг привычный гул главного зала поста наблюдения взорвался криком — «Что у нас с передатчиком?».
Техники побежали на вышку за посадочным полем к антеннам. Народ загалдел про отсутствие опорного сигнала на маяке, невозможность правильной триангуляции и сбитый альтиметр на линкоре.
Оператор проводки, багровея от натуги, кричал в микрофон — «Борт 4415, немедленно вверх!!»
Корабль чиркнул по верхним слоям стратосферы и из-за своей несуразной конструкции с плохой аэродинамикой, пошел вниз.
В небе появился огненный след. Он становился все шире, пока не исчез под верхним обрезом бронеблоков, заслоненный крышей здания. Вика и Арина кинулись на улицу за животными.
Оператор продолжал орать, требуя немедленно включить двигатели подъемной тяги, прекратить снижение и выйти за пределы атмосферы, пока температура обшивки не достигла критической.
В ответ, радио сквозь помехи прохрипело: — «Тяги не хватает. Нам пиздец».
Связь прекратилась.
Начальник смены погнал людей вниз, запретив им пользоваться подъемником и строго приказав задраивать люки между секциями лестничных маршей.
На посту остались четверо: радист, который, то вызывал «Святогора», то передавал предупреждение в главный узел связи, зачем-то обкладывая отборным матом орбитальный комплекс, начальник, оператор радара и я, дежурный метеоролог.
Некоторое время был слышно, как с лязгом хлопали двери между отсеками лестницы, отмечая спуск вниз основной группы. Мы стояли у открытого люка, готовясь при первых признаках опасности нырнуть вниз. Некоторое время ничего не происходило.
Секунды тянулись как годы. Небо вдруг потеряло привычный бирюзовый оттенок. Купол атмосферы побелел, точно подернутый туманом, не потеряв при этом своей прозрачности.
Редкие облака вспыхнули пронзительным сиреневым огнем, отраженным от далекого взрыва за горизонтом. Их цвет быстро прошел все градации от сиреневого до желтого, оранжевого и багровых тонов.
Подземный гул перерос в вибрацию. Гора зашлась крупной дрожью. Было видно, как по склонам пошли лавины.
Потом со сверхзвуковой скоростью пришла ударная волна в атмосфере, неся с собой пыль, камни, вырванные с корнями пылающие деревья.
Крыша блокпоста застонала от удара. Под громадной нагрузкой потолок просел, стены покосились.
Светящийся фронт уплотненного воздуха жестко ударил по горам, сваливая в пропасть целые скальные пики. Рев и грохот поднялся до запредельных значений. Я видел, как в полуметре от меня начальник смены, надрывая горло, что-то кричит, но не слышал его голоса. Я понимал, что надо спасаться, прыгать в люк и бежать вниз, пока держат ноги, но не мог оторваться от апокалипсического зрелища снаружи.
Я глядел на огненный ад за окнами, отказываясь поверить в то, что это происходит на самом деле.
Ударная волна быстро ушла за горизонт, превратив зеленое море джунглей в кучу перемешанных, горящих обломков.
Стало темно от дыма. Приборы показывали, что во внешней среде скорость ветра достигла запредельных значений, а температура, несмотря на ураганный обдув, поднялась до 95 градусов.
Запах гари, следствие локального нарушении герметичности в уплотнителях бронеблистеров, наполнил помещение, жара стала проникать внутрь. Но это были мелочи. Блокпост выдержал первый, самый сильный удар.
В тот момент я почему-то не подумал, об ужасной судьбе жителей городов и поселков. Мне в голову пришло то, что открыто стоящая на голом плато станция в Столбовых Горах вряд — ли останется целой.
Да и остальные, построенные в современную эпоху, без глубоко залегающих ЗКП, как опорная база «Хованка», не смогут противостоять стихии.
Много позже, я часто со стыдом размышлял о своей черствости, коря себя за отсутствие сострадания сотням тысяч знакомых и незнакомых соотечественников, в момент их огненной гибели, пока не понял, что никакая сила не смогла бы защитить их.
Всех, за исключением таких же, как и мы, скрытых бронированными стенами станций наблюдения.
Начальник смены вызвал по переговорнику Викторию, и та подтвердила, что, несмотря на интенсивную встряску от сейсмической волны, подземная часть станции практически не пострадала…»
Мужчина на экране вздохнул и продолжил:
— Я бы не стал вновь вспоминать вновь об этом страшном дне, который перевернул всю нашу жизнь, но совсем недавно я услышал, как Матвей, мой внук, с горящими глазами рассказывал про то, как громадный эланский корабль на бреющем полете прошел над горой Хованка и обстрелял станцию. Дети слушали, затаив дыхание. Особенно их убедил рассказ об обстреле. Как иначе можно было объяснить холодные, заваленные снегом и льдом пещеры, обрывающиеся оплавленными колодцами от попаданий снарядов.
Я подошел к кучке мальчишек, дождался, когда рассказчик обратит на меня внимание, оторвавшись от живописания жаркой баталии и попросил внука помочь со снятием данных с самописцев на верхнем наблюдательном посту.
Для восьмилетнего ребенка не было желанней предложения.
Мы выбрались из закопченных тоннелей, со следами герметизации подручными средствами, прошли по теплым жилым секторам. Стали подниматься в бронированной трубе гулкой и нескончаемой винтовой лестницы, разделенной на отсеки стальными дверями с колесами кремальер.
Внук, сопя, двигался за мной. Когда мы одолели 6 тысяч ступенек, половину пути наверх, я предложил отдохнуть.
Матвей уселся рядом на рваную подушечку, сделанную из пришедшего в негодность термобалахона — нелишнюю вещь в царстве холодного металла и капающих с потолка капель конденсата.
Когда мы отдышались, я спросил у мальчика:
— Внучок, а кто тебе сказал, что был эланский корабль?
— Ты, — удивленно ответил он.
— Как это? — поразился я.
— Ну, то есть не совсем ты, — смутился мальчик. — Папа рассказывал мне. Когда болела бабушка, ты обьяснял ей это.
