Перед самолетом все сгрудились, первым полез в люк Марков, за ним полковник, профессор, потом уже Федоров и Гришин. В самолете получилось маленькое столпотворение: Марков усадил Лисицына в кресло второго пилота, Завадский протиснулся мимо них в штурманскую кабину, а Федоров с Гришиным в это время топтались у люка, не зная, куда идти. Марков рассадил и их, все наконец заняли свои места, подключили разъемы шлемофонов к переговорному устройству и начали обычную проверку, подготовку к полету и запуск двигателей. Через пятнадцать минут все шесть винтов вращались, все шесть двигателей были прогреты, и Гришин запросил разрешения на вылет.
– Вылет разрешен, – услышал Лисицын в наушниках шлемофона. Он повернулся к Маркову и сказал:
– Я бы предостерег вас, Владимир Павлович, от необдуманных действий, – и покачал стволом пистолета.
– Я бы тоже вас от этого предостерег, товарищ полковник, – ответил Марков. – Фюзеляж – силовой элемент, лишние дырки в нем ни к чему. А если ненароком высадите стекла, в кабине будет неуютно, придется очки надевать. – Он похлопал рукой в перчатке по очкам, поднятым на лоб. Пока полковник придумывал достойный ответ, Марков добавил газа двигателям, и самолет тронулся с места.
Не следовало бы, конечно, так разговаривать капитану с полковником, тем более полковником ФСБ, но Маркову было уже до некоторой степени наплевать. Его нервировал снятый с предохранителя пистолет, а оттопыренный карман куртки полковника наводил на нехорошие мысли. О гранате, например.
Когда самолет набрал высоту четыре километра и лег на заданный курс, профессор сказал в переговорное устройство:
– Сейчас включаю генераторы, заряжаю емкости. Через десять-пятнадцать минут прыгнем вперед на два месяца. Для нас это примерно десять секунд. Я предупрежу.
Полковник внимательно следил за пилотом и профессором, постоянно переводя взгляд с одного на другого. Профессору, как он считал, пора уже объявить, что слова о перемещении во времени были шуткой и ничего не будет, но тот молчал, якобы полностью занятый якобы пультом управления своей якобы машины времени. Следовательно, у него была наготове пакость, но какая? Пилот, невозмутимый, как Чингачгук, вел самолет, он почти не двигался. Лисицыну оставалось только надеяться на свою реакцию и пистолет. Гришин и Федоров изредка обменивались фразами – Лисицын слышал их в наушниках. Он не был уверен, сможет ли в случае необходимости обратиться к ним, или Завадский каким-то образом заблокирует ему связь; сам он на его месте, во всяком случае, непременно сделал бы это.
– Федоров! – на всякий случай позвал полковник. Тот немедленно ответил:
– Я!
– Гришин!
– Я!
– Проверка связи.
Ожидание становилось невыносимым, и полковник уже собирался потребовать от профессора открыть карты, но тот вдруг сказал:
– Готово. Отсчет начинаю с пяти, на ноль включаю машину времени, и прошу не пугаться. Через девять секунд выключу. Все меня слышали?
Экипаж вразнобой ответил. Профессор начал:
– Пять… четыре…
Полковник мельком взглянул на Маркова – тот сосредоточенно смотрел на приборы, – затем на Завадского. Профессор спокойно сидел перед пультом, правая рука лежала на одном из тумблеров.
– …три…
Марков включил освещение в кабине, но Лисицын этого не заметил.
– …два…
"А ведь он так и будет сидеть и считать", – вдруг пришло в голову полковнику. – "А на ноль Марков меня чем-нибудь отоварит".
Он резко повернулся к пилоту. В этот момент прозвучало "Ноль", и на стекла кабины упала тьма; и эта тьма была не такая, как ночная, которая имеет глубину, а в глубине видны звезды. Эта тьма расползалась тонкой пленкой по стеклу, давила на него и пыталась влезть внутрь. Лисицыну казалось, что он видит, как гнутся стекла. Страшным усилием воли он сдержал в себе желание стрелять по стеклам из пистолета, а когда кончатся патроны, перезарядить и снова стрелять.
В шлемофоне было слышно, как Гришин что-то очень быстро бормочет – похоже, он молился. Федоров молчал, с места бортмеханика ему не было видно, что происходит снаружи.
– Приехали, – голос Завадского неожиданно раздался в шлемофоне, и тьма за стеклами исчезла. Самолет шел на северо-восток, и прямо по курсу из-за горизонта выглядывал край солнца.
– Утро, – сказал Завадский. Как будто другие этого сами не видели.
"Сколько же времени?"- подумал полковник. Он посмотрел на часы – тринадцать тридцать семь. Они вылетели в двенадцать пятьдесят четыре. – "Четыре, полпятого? Когда он успел? Или уже вечер, солнце садится?"
Он уставился в приборную доску перед собой. Ничего он не понимал в этой путанице, но ему повезло, он сразу наткнулся на компас. Самолет шел на северо-восток, навстречу восходу. Похоже, профессор его на самом деле загипнотизировал и продержал в трансе до утра.
"Но ведь бензина же не хватило бы! Ничего не понимаю".
Гришин уже не молился, только какие-то всхлипы доносились из наушников.
– Старший сержант Гришин! – полковник услышал в наушниках голос Маркова. Гришин ответил через полминуты, не меньше:
– Я!
– Запросите наши координаты, точное время и дату.
– Время и дату отставить, – поправил полковник. Он, как мог, оттягивал этот момент.
Когда Гришин назвал координаты, полковник приказал возвращаться на базу.
В это время Завадский, нанеся местоположение самолета на карту, нажал кнопку, отключающую его с Марковым от остальных членов экипажа, и быстро сказал:
– Володя, снос по горизонтали – всего около километра к югу. Как высота?
– Уменьшилась на триста пятьдесят метров.
– Отлично! Я, кажется, начинаю понимать… Все, подключаю полковника. – Завадский отпустил кнопку.
…Самолет снижался, на полковника надвигалась взлетно-посадочная полоса. Колеса коснулись бетона, мимо пронеслись поле, стоянки, диспетчерская, ограда и ворота, и полковник, повернув голову, мельком увидел, как по дороге от городка к аэродрому мчится "уазик".
Когда самолет зарулил на стоянку и Марков выключил двигатели, Лисицын нетерпеливо отстегнул ремни, но пилот сказал ему:
– Подождите, товарищ полковник, винты остановятся.
Лисицын с места второго пилота видел винты левого крыла. Первый – самый дальний – уже остановился, второй еще медленно вращался, третий, ближайший к фюзеляжу, казалось, не остановится никогда.
Все-таки наступил момент, когда и этот винт едва крутился, и в это время до Лисицына откуда-то издалека донеслось:
– Товарищ полковник! На выход.
Он обернулся к Маркову – тот стоял уже без шлемофона, а из штурманской кабины поднимался профессор. Полковник поднялся с места и направился к люку. Пистолет он по-прежнему держал в руке.
