— Мне кажется, вы были несправедливы к Багрецову… простите, я даже знаю его фамилию.
— Оставим этот разговор, — сухо сказала Надя, взглянув на маленькие часики. — Помогите развернуть антенну. Что смотрите? Ваш «Альтаир», наверное, уже на вокзале. Попробуем узнать направление.
Вынимая из чемодана блестящие трубки и торопливо свинчивая их, Журавлихин с дипломатической осторожностью расспрашивал Надю об экспедиции, которая его сейчас интересовала не меньше, чем Багрецова. Надя отвечала односложно. Она почти ничего не знала ни об экспедиции, ни о стремлениях упрямого конструктора. Ей было известно, что в одном из домов напротив сквера живет помощник начальника экспедиции. Он обещал Багрецову дать ответ сегодня утром, но, вероятно, позабыл, что сегодня воскресенье, все учреждения закрыты. Багрецов решил караулить его возле дома. Вот и все.
Настало время передачи. Женя, бледный от волнения, включил телевизор. Он уже представлял себе, что «Альтаир» находится либо на багажном складе, либо — что еще хуже, страшно подумать! — в темном товарном вагоне. Ничего не увидишь, ничего не услышишь, поиски окажутся бесцельными, невозможными.
Надя хоть и стремилась проявить стойкость и хладнокровие в любом, даже решающем эксперименте, но сейчас на хорошо знакомом ей аппарате вертела совсем не те ручки — вероятно, потому, что поминутно смотрела на экран телевизора, который интересовал ее гораздо больше.
Как всегда, на молочно-белом стекле сначала появились тонкие серебряные нити, затем побежали грязные полосы. Вот они остановились, и Надя увидела знакомую картину: угол дома, чугунную решетку, кусты и садовую скамейку. Не было никакого сомнения, что машина все еще стояла возле сквера.
Но где же Гораздый и Усиков? Неужели они не встретили своего знакомого Толь Толича? Женя его никогда не видал, а Надя узнала сразу, едва он появился на экране.
Поигрывая концом кавказского ремешка, Толь Толич шел кому-то навстречу и широко улыбался.
— Какими судьбами, каким ветром вас занесло в наши края, золотко? — вкрадчиво говорил он, щурясь от удовольствия. — Чем, так сказать, обязан?
Совсем вплотную к этой шарообразной фигуре приблизился хмурый Багрецов. Губы его вздрагивали.
— Ведь вы же сами мне назначили, — растерянно сказал он. — Я приехал в институт, но…
— Простите великодушно, — лицо Толь Толича расплылось в еще более широкой улыбке. — Но ведь мы, золотко, не всегда себе принадлежим… Дела, дорогой мой, дела… Заводи, Петрович, поехали!..
У Жени после этих слов упало сердце. Машина опять ускользала прямо из-под носа. Вдруг ребята ее не встретят?
Вновь послышался знакомый голос Багрецова:
— Погодите! Вы же обещали взять меня. Все документы я оформил.
— Поздно, милый, поздно! Ваше место, товарищ Багрецов, уже занято. Как говорится в нашем ученом мире, природа не терпит пустоты. Позвонили мне вечерком из министерства: нельзя ли, мол, одну радистку, чью-то там племянницу, зачислить? Возражать не приходится. Неприятно, конечно, но я тут не виноват. Простите, золотко, но если что нужно — прямо ко мне. Пока, дорогой мой!
Толь Толич повернулся лицом к машине. На экране оно постепенно увеличивалось — самодовольное, но в то же время предупредительно-вежливое.
— Ну и сахарин! — воскликнула Надя. — Ужасно боюсь таких людей!
Женя не мог с ней вполне согласиться. Ему, как и многим другим, нравилась подобная обходительность. Рассуждал он просто:
«Зачем вдвойне огорчать людей — и вынужденным отказом и суровым тоном?
Человеку нужно посочувствовать, утешить ласковой шуткой, убедить его в неизбежности принятого решения. Так и в данном случае Багрецов, которому отказал Толь Толич, хоть и расстроен неудачей, но, конечно, не обижается на него».
Журавлихин ошибся.
На экране показалось гневное, возмущенное лицо Багрецова.
— Вы правы, Анатолий Анатольевич, сейчас уже разговаривать поздно, не к кому обратиться. Но человек вы не маленький, а мелкий!
— Не надо горячиться, золотко! — увещевал Толь Толич. — Осенью заходите, сердечно буду рад. Что значит молодость! Ай-ай! — покачал он головой и исчез с экрана.
Загудел мотор, задрожало на экране изображение. Поплыли в сторону кусты, скамейка, угол дома, и машина выехала на широкую улицу. Замелькали окна, балконы, тонконогие деревца. Людей было немного, они неторопливо проплывали по экрану, будто скользили на роликах.
Возле одного из подъездов стоял Митяй — Женя его сразу узнал по вышитой рубашке и светлой шевелюре. Он озирался по сторонам, провожая глазами проходящие машины. Когда мимо него проезжала машина с «Альтаиром», он безучастно глядел с экрана. Это особенно удивило Женю. Неужели Митяй не узнал грузовик с ящиками?
Снова экран потемнел, только бледные косые нити бежали куда-то в сторону, как весенний дождь.
— Что за машина стояла возле сквера? — спросил Женя, выключая телевизор. — Грузовик?
— Нет, поменьше. Как это называется? Открытый пикап.
Вполне понятно, что Митяй не обратил на него никакого внимания. Он искал свой ящик на грузовиках и ее подумал, что багаж мог быть перегружен на любую машину.
— Обидно!.. Ужасно обидно! — Надя досадливо прижимала к затылку поднимающиеся от ветра волосы.
— Подождем следующей передачи, — попробовал утешить ее Женя. — Возможно, удастся определить вокзал.
— Вокзал? — переспросила Надя. — Ну да, конечно… Поезда обычно уходят вечером. Успеем… — Она помолчала. — А все-таки, Женя, вы странный человек. — Надя лукаво прищурилась, и глаза ее превратились в маленькие щелочки. — Где же ваша чуткая, отзывчивая душа? Неужели ее никак не затронула история с Багрецовым? Ведь это ужасно!
Женя молчал, толком не понимая, к чему клонится разговор, своим необдуманным ответом боялся попасть впросак.
— Вы не догадываетесь, — продолжала Надя, — что значит для Багрецова упустить эту поездку? О ней он мечтал, готовился — и вдруг… Ужасно!.. Сладенький, ничтожный человечишка отказывает ему в день отъезда…
Стараясь обойти острые углы, Надя кое-что рассказала о Багрецове. Щекотливость положения усугублялась подслушанным признанием. Совсем некстати «Альтаир» выдал его Жене.
Надя понимала, да и по лицу видела, что Жене по меньшей мере неприятно. Но странное дело — Надя, хоть ей и совестно было даже перед собой, испытывала торжество. В разговоре с Женей она ничем — ни словом, ни намеком — этого не выражала. Для нее Багрецов просто друг, способный парень, говорят — даже талантливый.
Вадим Багрецов работал техником в научно-исследовательском институте метеорологии. Строил радиоприборы, учился в заочном радиоинституте на четвертом курсе. В свободное время (а у него этого времени почти не было) занимался изобретательством, как он говорил — «для души». Надо сказать, что он не выдумывал пустые игрушки, не изобретал «вечные двигатели», а строил вполне полезные приборы. Так получилось и на этот раз. Багрецов вместе со своим другом, тоже техником, Тимофеем Бобкиным, разработал карманную радиостанцию для альпинистов и разных экспедиций. Сделаны были два экземпляра радиостанции, проверили их в лаборатории, испытали в полевых условиях. Эти аппараты получили вполне хорошие отзывы, а когда встал вопрос о серийном выпуске, потребовалось испытать радиостанцию в действительных условиях, то есть в какой-нибудь экспедиции. Багрецов встретился — причем случайно — с начальником одной экспедиции, которая готовилась к отъезду, показал ему свои карманные аппараты. Начальнику они понравились, и он решил взять с собой молодого изобретателя на должность радиста.
