Внизу расстилался сказочный мир кораллового рифа. Шевелились, словно живые, зеленые и бурые листья водорослей, яркими искорками мелькали среди них незнакомые ребятам рыбы. Тарелка прошла над торчащим из песка камнем, и Павел увидел под его покатыми боками семейство морских ежей, грозно растопыривших свои черные иглы. Вспомнив, как во время прошлого посещения «Верблюда» он напоролся на такие же колючки, Пашка сердито отвернулся.
– Вот она! – крикнул Левка, показывая вверх. – Помните, я говорил.
Друзья подняли головы и увидели покачивающийся на зеркальной поверхности океана красно-фиолетовый пузырь. От него уходили вниз, в воду, длинные белесые щупальца.
– «Португальский кораблик»… Медуза-убийца!
– Вот только убийц нам не хватало, – проворчал Пашка и легонько нажал на клавишу подъема.
Студенистое тело медузы соскользнуло с купола. Тарелка выскочила на поверхность.
Тихон смотрел, как на них надвигается пологий вал. Вот волна накатилась, накрыла тарелку, и все вокруг стало голубовато-зеленым. Где-то высоко над головой серебрилась поверхность океана. Потом она приблизилась, и вот уже вода оказалась далеко внизу.
У Левки началось что-то вроде приступа морской болезни. Он закрыл глаза и раскачивался из стороны в сторону.
Не меняя высоты, Пашка разогнал тарелку, и она неслась, прошивая одну за другой горы океанских волн.
– Умница, – ласково сказал Пашка, словно тарелка была живым существом. – Все может.
– Точно, – подтвердил Левка. – Может все. По-моему, даже слишком много.
– Не понял? – замедлил ход Павел.
– Когда мы здесь на острове спорили, я промолчал, – пояснил Левка. – Но потом подумал… Тихон прав, конечно, Паша… Тарелка наша – это что-то очень серьезное. Нужно хотя бы дядьке Тихонову ее показать. Жалко, конечно… спору нет. Ужасно жалко. Но и так вот… Нечестно как-то получается. Не игрушка все-таки.
– Согласен, – коротко ответил Тихон.
Пашка шмыгнул носом. Помолчал.
– Что вы все сегодня сговорились, что ли? То тарелка, то теперь Левка.
– Как это – тарелка? – встревожился Тихон.
– Когда меня из сарая вышибло. Сначала голоса послышались. Повернулся, а она… это… сворачивается, вроде. Ну, я ухватился за край. А она дунула чем-то. А вдогонку еще и говорит: «Хватит, мол, одному!»
– Стоп, стоп… я тоже что-то похожее слышал… Но не так. Лев, ты слышал что-нибудь, когда этот… – Тихон кивнул головой, – сквозь стены ходить начал?
– Пашка, помню, орал: «Куда, – говорит, – …!» А чтобы еще что-нибудь… Хотя, постой… Вроде было: «Хорошо с одним… или с одной…»
– Ой, мужики… Что-то не то, ей богу… Не надо было лететь сегодня. А ну, как она вместе с нами начнет сворачиваться?
– Решили же, Тихон. Золото в море спихнем и домой. Не оставлять же сорок тонн кому попало. Да и образец отпилить нужно. Ученым, поди, пригодится…
– Так я разве против этого? Просто надо было кому-нибудь остаться. Мало ли что.
– Хм… Вот и оставался бы.
Тихон замолчал.
– Мы же ненадолго. – Пашка вытащил откуда-то из-за глобуса свои часы с потертым ремешком, глянул на них и засунул обратно. – Недолго, – повторил он.
Действительно, с золотом они управились удивительно быстро. Отпилив образец «второго увеличения», Павел отдал его Тихону и молча кивнул в сторону скалы, под которой белел полотняный мешок. Захватив с собой ножовку, он молча побрел к сияющей куполом тарелке. И был он теперь похож на скрипача, уходящего со сцены: долговязый и нескладный со смычком-ножовкой.
Подошел тяжело дышащий, мокрый Левка, который уже успел искупаться. Они вдвоем смотрели, как Пашка, стоя у тарелки, пошарил по карданам, видимо ища кисточку, потом так же молча побрели под прикрытий скалы.
Столкнув цепь в море, Павел подмел все следы, оставленные айсбергами и гвоздями, по-хозяйски облетел остров и опустил тарелку неподалеку от воды.
Тихон сидел, привалившись спиной к нагретому камню. Глаза его были закрыты. Рядом посапывал Левка.
Павел подошел к друзьям, потоптался молча, покашлял и сел на песок. Все трое испытывали какое-то странное чувство тревоги, словно забыли нечто очень важное или потеряли с трудом найденное. Чувство это с каждой минутой нарастало.
Тихон раскрыл глаза и прислушался. Утренний воздух был полон неясных звуков. Почему-то вспомнилась ночь под Грачевкой, когда они впервые увидели тарелку. Что-то большое то ли шелестело, то ли поскрипывало рядом.
Левка торопливо вскочил и, подпрыгивая на одной ноге, принялся, натягивать брюки.
– Ты чего? – с испугом озираясь по сторонам, спросил Павел. Ему почудился далекий гул и дрожание земли.
– Ничего… – шепотом ответил Левка. В глазах его стоял такой ужас, что у Пашки захолодела спина.
То, что случилось в следующую минуту, никто из них впоследствии не помнил.
…Стронулась и поехала из-под ног земля. Задрожала, струями уходя в небо, скала. Неподвижной во всей этой карусели оставалась некоторое время лишь тарелка. Да и то Пашка впоследствии убеждал друзей, что она плыла им навстречу, словно пыталась помочь.
Последнее, что ясно запечатлелось в памяти Тихона, – был Пашка, стоящий уже возле тарелки. Обернувшись, Тихон увидел Левку. Тот отстал, перекосившись под тяжестью полотняного мешка.
– Брось! Брось! – заорал Тихон и яростно рубанул воздух рукой.
Почти за самой Левкиной спиной черный смерч поднимал в небо песок и камни.
В следующий миг земля расступилась под ногами Тихона, и он полетел в черную пустоту. Пытался сохранить равновесие, размахивал руками, задевал не видимые во тьме колючие ветви, невесть откуда появившиеся тут… Ему даже удалось на миг задержать падение. Но невидимая опора с хрустом подломилась, и Тихон рухнул на землю, покрытую странным колючим ковром.
Прямо на ноги ему с писком свалился Левка. Упал возле самого лица полотняный мешок.
Еще не веря в прочность опоры под собой, ребята затихли.
В темноте неясно проступили контуры деревьев. Шумел ветер, поскрипывали стволы, да где-то высоко, в стороне, стонало и выло что-то, сокрушая ветви.
Тихон осторожно пошевелился. Кисть левой руки заломило от нестерпимой боли. Не удержавшись, он замычал.
– Что? – встрепенулся Левка.
В этот момент захрустело в вершине ближайшего дерева, затрещали обламываемые сучья и на землю рухнул Пашка. Вскочил и, выставив перед собой руки, словно играл в жмурки, заметался в чащобе. При этом Пашка не переставал выть испуганно и жалко.
– Э-э! – окликнул его Тихон.
Павел мгновенно оборвал «пение» и с такой силой рванулся к друзьям сквозь колючую стену, что сухие ветви брызнули в стороны.
– Куда т-ты… – замычал от боли Тихон, когда Русаков налетел на него.
